Российский либерализм: Идеи и люди. В 2-х томах. Том 2: XX век

Он покидал Европу с тяжелым сердцем: «Уезжаю с голоду в Америку… Тяжко человеку моих лет и моего положения ехать в Америку искать куска хлеба, бросая свою научную работу и начиная снова „делать карьеру“. Хоть бы прибрал Бог поскорее. Устал очень». Однако М.И. Ростовцев был не тем человеком, который быстро опускает руки. Вскоре, в январе 1921 года, он напишет своему другу, английскому историку и археологу Э.Х. Миннзу: «Я очень благодарен американцам, которые приютили меня, несмотря на мой плохой английский язык, т. е. сделали то, чего не захотели сделать для меня в Оксфорде. Могли, но не захотели». Для М.И. Ростовцева теперь начиналась новая жизнь.

24 августа 1920 года пароход «Олимпик» причалил в порту Нью-Йорка. Примечательно, что, прибыв на Американский континент, Ростовцев, у которого оставалось еще несколько недель до начала занятий в Висконсинском университете, первым делом выяснил обстановку в стане своих соратников по политической борьбе. Состоялись его встречи с Б.А. Бахметевым (послом Временного правительства России в США) и с государственным секретарем США Б. Колби. Ученый связался и с Русским информационным бюро, поддерживавшим тесные контакты с лондонским Комитетом освобождения России. Однако по мере погружения в преподавательский процесс политические вопросы постепенно стали отходить для него на второй план. К тому же Мэдисон был типичным провинциальным американским городом, удаленным от центров общественной жизни США. С каждым днем таяли и его надежды вернуться когда-либо в Россию. В письме к своему близкому другу А.В. Тырковой-Вильямс 5 сентября 1920 года Ростовцев писал: «Что до моего настроения, то оно все то же. Ложусь спать с надеждой не встать и встаю с отвращением… Как раз тогда, когда открывались перспективы широкой научной деятельности, возвращаться на положение учителя гимназии нелегко. И не знаю, стоит ли такая жизнь того, чтобы сохранять ее… Последнее слово скажу, когда поживу несколько месяцев в Madison’e».

Тем не менее Ростовцев быстро завоевал авторитет и уважение среди своих новых коллег, для которых несовершенство владения им английским языком не смогло затмить его профессиональных знаний, высочайшей научной квалификации и педагогических талантов. Через год руководство университета само предложило Ростовцеву продлить контракт еще на один академический сезон, теперь уже в статусе полноправного профессора истории.

Правда, бытовая сторона американской действительности не удовлетворяла семью Ростовцевых. «Жизнь для нас, привыкших к искусству, литературе, музыке, кажется необычайно тусклой и скупой, ибо их интересы нам чужды совершенно», – сокрушалась Софья Михайловна в письме к Н.П. Кондакову. Ей, помимо всего прочего, пришлось научиться здесь самостоятельно вести домашнее хозяйство, в то время как до эмиграции жена петербургского профессора могла спокойно доверить этот круг обязанностей прислуге. Сам же Михаил Иванович продолжал упорно следовать укоренившимся привычкам: когда писал по-русски, принципиально придерживался дореволюционной орфографии, день рождения отмечал по юлианскому календарю (а когда супруга однажды устроила ему «сюрприз» и пригласила гостей «по новому стилю», он с возмущением отказался что-либо праздновать).

Была и другая проблема. Накопленного до эмиграции материала не хватало, нужно было срочно обновлять источниковую базу, чтобы иметь возможность и далее заниматься исследовательской работой. Тему истории юга России пришлось оставить. В конце 1922 года М.И. Ростовцев напишет: «К сожалению, мои занятия югом России пришлось ликвидировать. Нет книг здесь. Перешел всецело на экономическую историю». Это признание имеет огромное значение, так как именно книги по социально-экономической проблематике, написанные в США на английском языке, станут в будущем «визитной карточкой» ученого.

Между тем с ростом известности русского антиковеда в Соединенных Штатах его фигура стала привлекать внимание и других университетов. Предложения следовали одно за другим. И если в Корнелл Ростовцев переходить отказался, то предложения, последовавшего из Йеля, он отклонить не смог. С сентября 1925 года и до конца своих дней Ростовцев оставался профессором Йельского университета. На освободившееся же место по его рекомендации был приглашен известный русский византинист А.А. Васильев. И это был далеко не единичный случай помощи, оказанной Ростовцевым своим соотечественникам.