Розанов

И если они вернутся: раскроются раны и заточатся вновь кровью всех настоящих мучеников русских, погибших при Цусиме, в Манчжурии, в Турции, в Польше, на Кавказе.

Вот наши герои.

Нам не нужно других.

Выбор нужно сделать такой: чтобы Россия отвернулась от своих тысячелетних хранителей и оберегателей, проливших за нее кровь и точивших мозг свой в труде для нее, и, уж воистину перерядясь в мачеху, в нарядную кокотку, – вдруг поклонилась Плеханову…

He будет.

He будет гадостей.

И эмигранты не вернутся.

“Дом” их сожжен ими самими. Сожжен ими в сердце своем. Нет у них “родной земли”. Нет им ни жизни, ни могилы в проклятой, “отреченной” земле.

Отреклись – пусть отречение будет полным. Ни киселя, ни помады, ни крапленых карт».

Дело Розанова

«Новое время», где уже не было старика Суворина (он умер годом раньше), печатать этот разящий текст не стало – испугалось. И автор отдал его в «Богословский вестник», орган Московской духовной академии, выходивший под редакцией Флоренского, что вызвало одобрение у славянофилов («Как хорошо, что Вы привлекли В. В. Розанова в Б. В.! В “Анафеме” тон могучий, местами – прямо потрясающий. Воображаю, как прогневит 2-я статья левый лагерь», – писал В. А. Кожевников Флоренскому) и предсказуемое раздражение у одного из «столпов» Религиозно-философского общества и главного обличителя Розанова Д. В. Философова, когда тот крыл В. В. на торжественном судебном заседании поздним вечером 26 января 1914 года:

«Для нас религиозные ценности тесно связаны со свободой, и те, которые пользуются ими в целях насилия над совестью и даже жизнью, – для нас нетерпимы. Относиться к Розанову только эстетически, любоваться его талантливостью, – это значит презирать Розанова, не считать его реальной силой. Те, кто во имя отвлеченного начала не хотят сделать выбора между Розановым и нами, те, кто во имя ложно понимаемой культурности находят, что писания и общественные выступления Розанова – только талантливая литература, не больше, не хотят видеть, что за этой литературой скрывается страшное влияние на жизнь, что для миллионов людей, которые стонут от насилий, чинимых розановским лагерем, решительно все равно, – будут ли их мучить талантливо или бездарно. Культурным воздержанием вопроса не решишь. Надо сделать выбор…

С точки зрения “свободы слова” нельзя бороться с Розановым. Он проявляет свое святое право на свободу мнений. Но такая свобода нам кажется мерзостью из мерзостей, потому что это издевательство насильника, потому что эти слова ежедневно переходят в дело, потому что во имя насилия здесь привлечено имя Христа, который будто бы миловать не указал. И заметьте. Статья помещена в “Богословском вестнике”, органе Московской Духовной Академии; ей как бы дана санкция церкви. Конечно, богословский журнал не есть голос церкви, но, разрешаемый духовной цензурой, он впредь, до дальнейших опровержений, все-таки выражает этот голос, и статья Розанова не могла быть понята читателями иначе, как руководственное мнение правящих кругов церкви, как мнение редактора, П. А. Флоренского, который состоит профессором Академии, готовит русских юношей к пастырской деятельности. О, мы, по мнению отвлеченных поклонников свободы слова и терпимости, низко пали: в наши мирные, отвлеченные рассуждения врывается политика. А вот “Богословский вестник” политикой, и притом погромной, заниматься вправе, – это Христос указал; и когда “душа” петербургского Религиозно-философского общества (выражение Кассия из “Нового времени”) отводит свою душу на страницах богословского журнала, мы должны молчать, твердо следуя доводу: “Не судите, да не судимы будете”. Нет, мы не верим, мы не хотим думать, что Розанов действительно душа Религиозно-философского общества. Это наваждение. А если он и вправду душа, то нам здесь не место. Пусть Общество, наконец, выскажется, пусть определит, где именно его душа, но да не будет оно двоедушным».