– Ты в безопасности, пока нить не порвётся. Будет видеть тебя, коль ты захочешь быть увиденной, но коснуться не сможет, – снова напутствовала Хагалаз, убирая красную косу мне за плечи, чтобы не подпалить её поднесённой свечой. Та оказалась в руках Хагалаз невесть откуда: тёмно-зелёная, тонкая, как хворостина, распускающая аромат календулы на лиги вокруг. Зелёный воск с белым вкраплением морской соли зашипел, стекая вниз, и мне пришлось стиснуть зубы: воск был не таким горячим, чтобы обжечь, но капал прямо на шрам. –
«Откуда ты знаешь, что это та самая песнь?» – хотела спросить я, но вместо этого скосила глаза на свечу: зелёный воск заляпал мне шею и покрыл шершавые отметины от когтей плотным слоем. Рубаху он тоже испачкал. Я стиснула её в пальцах, почувствовав, как она ускользает из них вместе с миром вокруг меня.
–
Лесная хижина резко опустела, а затем стала просторнее, холоднее. Спустя мгновение это была уже не уютная гостиная с фарфоровым пламенем в камине, а тёмная, плохо освещённая пещера, похожая на неметон, вырезанный в нефритовом камне. Только, в отличие от неметона, здесь не было места богам.
Стоило мне вздохнуть, привыкая к духоте и сырости, как гулкое эхо разнеслось меж бесформенных глыб и колонн, вдоль канелюр которых копилась влага, порождая мох и плесень. Где-то вдалеке шумел морской прибой: низкое, накатывающее гудение, убаюкивающее и спокойное. Оно звучало как утешение от скорби и одиночества, коими невозможно было не преисполниться среди этих бездыханных камней в темноте; без воздуха, солнечного света и надежды.
Я по-прежнему сидела на полу, посреди овчинного отреза, и хотя ничего толком не видела и не слышала, но чувствовала, что не одна. Тело не слушалось, и лишь тревога, ужалившая под рёбра от звука шагов, придала мне достаточно сил, чтобы я поднялась вверх по колонне и выпрямилась, встречая хозяина сих чертогов лицом к лицу. Поразительно, но, когда темнота расступилась, являя его, я совсем не испугалась. Даже наоборот, осмелела и оттолкнулась от колонны, чтобы оказаться ближе. Быть может, потому что я знала, что это всего лишь видение, управляемое сейдом Хагалаз, и что на моём мизинце по-прежнему пульсирует синяя нить, прочная, как сталь. А, быть может, всё дело было в том, что напротив стояла часть меня самой… Разве не глупо бояться своего отражения в водной глади озера, пусть и подёрнутого рябью?
– Что происходит? – прошептал Солярис. – Почему ты здесь? Я ещё никогда не видел тебя так ясно, даже когда проникал в твои сны, чтобы послушать и побыть рядом. В этот раз ты пришла ко мне сама? Сама пробудила нашу связь? Ах, значит, он правду говорил… Ты тоже без меня не можешь.
Тёплая улыбка, адресованная мне, и впрямь принадлежала Солу, но вот улыбался ею вовсе не он. Волосы, белоснежные и перламутровые, как жемчуг, были уложены строго на прямой пробор, приоткрывали выбритые виски и едва доставали до мочек ушей. Даже серьга с изумрудным шариком в левом ухе была точь-в-точь как у него. На коже тоже не было изъянов, за исключением широкого бледно-розового шрама, опоясывающего шею, – след от ошейника, который я сняла собственноручно и который поклялась никогда не надевать вновь. То, что притворялось прямо сейчас Солом, повторило даже это. Его голос, его мускусно-пламенный запах и его бордовое одеяние из талиесинского льна. Безукоризненная подделка.
Оно повторило абсолютно всё, кроме глаз – те были не золотыми, а багряно-красными, как листья в Рубиновом лесу, где я находилась на самом деле.
– Не смей, – сказала я.
Красный туман склонил голову набок.
– Что не сметь?
– Носить его лицо. – Ладонь царапнули кольца, когда я сжала кулаки. – Ты не Солярис. Ты не мой ширен.
– Знаю. Но ты ведь любишь, как он выглядит. Я подумал, что так тебе будет комфортнее, когда ты…
– Не смей выдавать себя за тех, кем не являешься! Я знаю, кто ты и что такое на самом деле.
– Как ты тогда хочешь, чтобы я выглядел? – спросил Красный туман. – Какой облик мне принять? Только скажи, и я изменю его.