От Селена больше не пахло мускусом и огнём. Запах, который он выбрал или которым обладал на самом деле, напоминал о гниющей листве, хрустящей под ногами по осени, и о старых животных костях, спящих под ними. Это была сладость червивых яблок, гниющих на солнце, и затхлость непроходимых болотных топей.
Он ушёл раньше, чем я успела обернуться и ударить его. Раньше, чем я успела всё осознать и остановить. Нахлынувший ужас словно вытолкнул меня на поверхность из сейда, как воздушный пузырь, и я вынырнула в реальность посреди уютной лесной хижины, где мерно потрескивало фарфоровое пламя, тлели заговорённые благовония и закипала грибная похлёбка.
– Рубин!
Солярис, сидящий на полу рядом, бережно придерживал меня, полулежащую, под шею, но вскочил сразу же, как вскочила я. Не знаю, сколько времени я была бездвижна, погружённая в транс щерящейся вёльвой с железной булавкой в руках, но ноги успели затечь, а ступни – отняться. Я едва не свалила со стола посуду и ложки, когда принялась наспех поправлять одежду и складывать карту.
– Рубин, – позвал Солярис снова и попытался выхватить у меня её из рук, чтобы привлечь внимание. – Что происходит? Что ты видела?
– Маттиола в беде. Нужно спешить.
– О чём ты?
– Он идёт к Матти. Он идёт в замок!
Пальцы дрожали, и несколько раз я уколола себя фибулой в шею, прежде чем наконец-то сумела её застегнуть. Побросав карты и запихнув под плащ лишь карту Дану, я без всяких прощаний распахнула дверь хижины и вылетела на улицу.
– Рубин, стой!
Солярис пустился за мною следом. Днём Рубиновый лес был запутанным местом, а после заката и вовсе становился опасным. Однако едва ли это могло меня остановить. Спотыкаясь и падая, перелезая на ощупь через бурелом и крутые ухабы, я отчаянно рвалась сквозь завесу деревьев, даже когда миновала солнечные талисманы Хагалаз, и ночь сомкнулась вокруг окончательно. Одной рукой раздвигая колючие ветви, другой я закрывала от них лицо, дабы не лишиться глаз. Нарастающий хруст за спиной подгонял: Солярис бегал куда быстрее меня и видел куда лучше, потому я знала, что совсем скоро он окажется рядом. Так оно и случилось.
Схватив меня за руку, Сол потащил нас обоих вперёд обходными путями, избавляя меня от необходимости катиться кубарем и биться с зарослями один на один.
Было это в характере леса или же совпадением, но выпустил он нас охотнее, чем впустил: кажется, мы не пробежали и пятнадцати минут, как деревья наконец-то поредели и в безмолвной рубиновой тишине застрекотали кузнечики, как сердцебиение лета. Следом за ними пришли и другие звуки: лай собак в Столице, уханье сов, лязг железа из кузницы… Замок Дейрдре напоминал подсвечник, усеянный гостеприимно горящими окнами с первого этажа до башенных шпилей. Было ещё слишком рано, чтобы прислуга легла спать, но слишком поздно, чтобы, проникни сюда чужак в украденном обличье, кто-то сумел задержать или раскусить его.
– Маттиола!
Я не узнала собственный голос. С одежды посыпались маковые лепестки: мы с Солом миновали поле, разделяющее Рубиновый лес с замком, одним махом, беспощадно убив красоту множества дивных цветов. Несколько из них упали клочками посреди лестничного пролёта, где я остановилась, не в состоянии больше бежать. Ни дыхания, ни сил не осталось.
– Матти!
Оттолкнув Сола, пытающегося придержать меня и помочь вместе с подоспевшей стражей, я пробежала ещё немного и прислонилась к двери собственных чертогов, где Маттиола всегда дожидалась моего возвращения, даже если ждать приходилось до самого рассвета. Затем я толкнулась в дверь плечом и руками, расцарапанными о ветви. Та отворилась со скрипом.
– Позовите сейдмана немедленно! – приказал Солярис с порога.
Он дотронулся до лежащей на полу Матти первым и осторожно перевернул её, лежащую на животе и утопающую в луже крови посреди спальни. Она дышала, но не двигалась. Вороные волосы слиплись, а приподнятая Солом голова повисла, как у тряпичной куклы-мотанки. Мне пришлось побороть оцепенение и помочь ему. И тогда мы оба увидели, сколько порезов и укусов испещряли её лицо.
Матти была изуродована до неузнаваемости, а на постели лежала кроличья маска из червонного золота.
5
Свежие раны на старых шрамах