Рубиновый лес. Дилогия

Несмотря на то что в этот раз за кроличьей маской никто не прятался, я не могла отделаться от ощущения, будто она следит за мной. Заляпанная кровью человека, который приходился мне ближайшей роднёй, и отражающая разгромленную комнату, она осталась лежать на моей постели даже после того, как слуги в ней прибрались. Смотрела на всё своими пустыми глазницами, осквернённая и лишённая всякой божественности, надругательство над всем святым. Селен подарил мне маску самой Кроличьей Невесты как доказательство: именно он содеял с Маттиолой то, что называл заботой и исполнением тайных желаний.

Из её ладоней и пальцев торчали иглы для шитья – она оборонялась ими, выдернув из кресла, – а сапфировый кулон, что подарил Вельгар, валялся у окна вместе с порванными звеньями цепочки. Пускай Селен ограничился одним только лицом, не тронув остальное тело Матти, та потеряла столько крови к нашему приходу, что губы её посерели, будто припорошённые костровым пеплом. Только их и веки не покрывали сочащиеся порезы. Кровь запеклась даже на вороных ресницах, не позволив Матти открыть глаза, когда она наконец-то пришла в сознание. Впрочем, это было к лучшему: стеная и плача, Маттиола просила принести ей зеркало…

И я, и Ллеу провели подле неё больше пяти часов, но если от него была польза – он наносил припарки одну за другой, мешал мази, прикладывал горячее серебро к ранам, чтобы они перестали кровить, – то я сидела рядом без толку. Крепко держала пальцы Матти, слабые и ледяные, в своих и описывала ей, какого цвета сейчас небо за окном. Вряд ли она понимала меня или даже слышала – только бесконечно плакала от боли, изгибаясь дугой, когда Ллеу снова прикасался к её лицу, и теряла сознание в лихорадке. Вода с календулой и корой дуба ненадолго вытеснила из южного крыла замка запах крови, но он возвращался снова и снова.

Следуя всем указаниям Ллеу, я постоянно протирала порезы Матти лоскутом чистой прохладной ткани, отказываясь пускать на своё место кого-либо из слуг. Никто другой более не должен был расплачиваться за мои ошибки, как уже расплачивалась Матти. Смотреть в её лицо, превращённое в месиво из-за меня, – моя кара.

– Не говорите ему. – Это было первое, что нам с Ллеу удалось разобрать из её беспорядочного шёпота, путающегося с хрипами и рыданием. – Не говорите, что стало с моим лицом.

Я не знала, о ком идёт речь: о Гекторе, бродящем туда-сюда перед дверью с молотом в руках, коим он собирался отныне защищать Матти, коль хускарлы мечами защитить не смогли; или же о Вельгаре, сапфировый медальон которого Маттиола инстинктивно сжимала в другой руке, ломая ногти. Так или иначе, я дала Матти своё обещание, прежде чем мягко опустить на кровать её обмякшую руку и выйти из комнаты, откуда уже вынесли все зеркала и вещи с отражающими поверхностями.

– Это был дракон.

Ллеу присоединился ко мне на балконе, когда вымыл руки в медном чане, где вода уже окрасилась в розовый, и сделал все возможное для того, чтобы Матти крепко уснула, не чувствуя боли. В этом ему помогло молоко из тех самых маков, на поле с которыми мы сейчас смотрели с высоты птичьего полёта, забравшись по винтовой лестнице на самую вершину замка, где кроме оставшихся в живых богов больше никто и ничто не могло нас услышать.

От Ллеу всё ещё пахло горькими целебными травами, какими раньше пахло от моего отца, – он покрыл ими, перетёртыми в жмых, всё лицо Матти, оставив воспаления успокаиваться под плотными повязками. Несомненно, Ллеу знал толк в исцелении плоти, потому и действовал там, в её покоях, быстро и методично. Не колебался ни секунды, когда приказал Гектору с Солом принести ему ингредиенты из Безмолвного павильона (Кочевник тоже вызвался, но не смог прочесть составленный список) и отточенным движением вскрыл брюхо только что пойманному воробью, шепча нечто на языке, далёком от общего. В тот момент я впервые за долгое время услышала, как снова звенели колокольчики на его запястье, включая чёрный, ониксовый.

Кому бы Ллеу ни поклонялся и к чей помощи бы ни взвывал, главное, чтобы это сработало. Сейд в сочетании с лекарственными травами, несомненно, спасёт Матти жизнь, но не её красу. Именно этого Селен и добивался – избавил её от того, на что она сама так часто жаловалась, избегая общества мужчин и разговоров с ними. Ведь он знал всё, что знала я, – значит, и то, о чём мы разговаривали перед моим уходом в Рубиновый лес. Знал о моей любви к Матти и извратил её, превратив в наказание для нас обеих.

– Это был дракон, драгоценная госпожа, – повторил Ллеу. – Тот фергусовский воин умер от драконьих зубов и когтей. Я понял это, когда увидел вчера вечером, как старшая сестра Соляриса грызла табличку с руническим алфавитом, потому что не могла его выучить. Раны на лице Маттиолы точно такие же. Они тоже драконьи.