Рубиновый лес. Дилогия

Я погрузила в горячую воду сначала одну лодыжку, затем вторую, а после опустилась в воду по колено, опираясь о бортик, под которым оказалась гладкая, как скамья, ступенька. Солярис не торопил меня, позволяя спокойно примеряться к глубине и температуре. Только прислушивался к плеску воды и моему дыханию, которое невольно участилось от захлестнувшего тело жара. Вода была горячей – не как кипяток, а как подогретое на печи молоко. От этого в голове стало ещё туманнее, чем прежде, зато изнурённые мышцы мгновенно расслабились. Волосы намокли и потяжелели. Я уже и не помнила, когда стригла их последний раз, потому они затянули собою почти всю поверхность купальни, похожие на тину. Не в силах противиться неге, я легла на спину, сомкнула веки и раскинула руки в стороны, позволяя воде мягко качать меня на слабых волнах.

– Зачем? – спросил Солярис после нескольких минут моего безмятежного покоя. Его выдержка треснула.

– А? – Я лениво приоткрыла один глаз.

– Зачем ты снова собой ради меня жертвуешь? Зачем согласилась волю божественную исполнять, лишь бы проклятие моё разбить? Я тебя просил об этом?

Его терпение, натянутое до предела весь минувший день, наконец-то треснуло.

Я вздохнула и подплыла ближе к бортику. Если в центре купальни вода доставала мне до ключиц, то под обрывом едва достигала талии. Потому я согнула в коленях ноги, чтобы оказаться прямо под Солом, но при этом не стоять перед ним голой и не мёрзнуть.

– Мы её и без того исполняем, причём оба и уже давно.

– Я не об этом спрашиваю.

– Ты чего же, свободы не хочешь?

– А сейчас у меня нет свободы? – ответил Солярис и, наверное, едва сдержался, чтобы не развернуться ко мне, по-прежнему стоя к купальне спиной. По одной лишь этой спине я уже могла сказать, что он злится. Только в такие моменты он и покрывался чешуёй на шее и лопатках. – Я могу идти куда пожелаю. Я могу пить и есть что пожелаю. Я могу обернуться собой, подставить тебе крыло и полететь туда, куда мы пожелаем.

– Мы

, – подчеркнула я. – Вот именно.

– А быть частью «мы» означает несвободу? В таком случае и ты несвободна тоже, получается?

– Я тебя не понимаю… Я же не отказаться от тебя хочу, не в Сердце отослать и не изгнать из замка! Всего лишь даровать возможность самому решать, когда тебе подниматься в небо, а когда нет. Разве это плохо? Или ты… – Я осеклась, заметив, как Сол сгорбился от моих слов. – Ты боишься, что тогда я перестану быть тебе нужна?

Солярис обернулся. Из-за скопившегося пара поверхность воды стала матовой там, где я стояла, но он всё равно отвёл глаза, как только вспомнил, что я стою в воде полностью нагая. Однако это не помешало ему пройти до края купальни и, наклонившись, потянуться рукой к моей макушке.

– Рыбья ты кость… – вздохнул он надо мной.

– Хватит делать так! – вспыхнула я и отпрыгнула от него, шлёпнув по руке, когда он начал трепать меня по волосам. – Будто я дитя малое!

– Раньше ты не возражала, – растерянно произнёс он.

– Раньше я и была ребёнком, а не твоей ширен.

Сол склонил голову набок и всё же скользнул по мне взглядом, но каким-то рассеянным, беглым, будто смотрел не на меня, а сквозь. Затем он кивнул каким-то своим мыслям, разулся и, веля мне отойти чуть дальше, спрыгнул в воду по пояс, намочив и рубаху, и штаны.

– Ты чего в одежде в воду сиганул?! – воскликнула я, закрывшись рукой от брызг. – Совсем дурак?

Губы обожгло, но то была не вода, накатившая волной от прыжка Соляриса. Он присел и поцеловал меня без всякой осторожности, так свирепо и остервенело, будто думал, что я вот-вот начну брыкаться и пытаться от него отбиться. Ладони обхватили мою голову, сжали с двух сторон, бескомпромиссно притягивая ближе, из-за чего я едва не выпрямила ноги и не вынырнула из воды голышом. Кровь застучала в висках, когда по языку заскользил язык Соляриса. Я почувствовала раздвоенный кончик, как у змеи, какой появлялся лишь в те мгновения, когда Сол сдавался под напором своей первородной сути, а затем почувствовала и острые зубы. Он слегка прикусил мою нижнюю губу, словно в наказание за сказанное.

– Не хочу, чтобы я

перестал быть тебе нужен, – прошептал он, опустив руки мне на плечи. – В тебе половина моей души, а во мне – половина твоей. Я твоя сокровищница. Лишь благодаря тому, что мы стали одним целым, ты до сих пор жива. Я благодарю Виланду каждый закат и каждый рассвет. – Агатовые когти запутались в моих волосах, перебирая их и укладывая, тяжёлые. – Вовсе не я был твоим подарком на день рождения, а ты моим. Так зачем мне его – тебя – лишаться?

Сердце Соляриса билось под моими ладонями так сильно, что казалось, будто оно лежит прямо на кончиках моих пальцев. Я смяла ворот его намокшей рубахи, провела по груди, на которой блестели прозрачные капли, и лишь затем нашла в себе силы сказать:

– Сними это с себя.

– Что именно?

– Всё.