Рубиновый лес. Дилогия

Конечно же, Солярис лгал. Он бы никогда не стал стричь волосы – они слишком нравились его сыну. Тот повизгивал от восторга каждый раз, когда солнце выходило из-за облаков и играло на жемчужных локонах, пуская по комнате разноцветные блики. Точно так же Джёнчу нравились и рога, как у Шэрая, однажды его посетившего, – потому Солярис заимел у себя точно такие же (он так и не объяснил, как именно это сделал). Лик его по-прежнему оставался юным, но и выражение на нём изменилось – стало мягче, а сам Сол – уступчивее, спокойнее. Как река, натолкнувшаяся на плотину и вдруг обнаружившая, что та удерживает её от падения в пропасть. Всякие забавы и другие заботы тут же переставали волновать его, стоило раздаться детскому плачу.

– Тише, ма’ди, это всего лишь гром.

Деревянная хижина, построенная вдали от людей и драконов, но близ богов на их священных холмах, где никто не смог бы найти нас среди вязовых деревьев и паутины сейда, содрогнулась от грозового раската за окном. Сол заурчал, заменив меня подле Джёнчу, и тот перестал плакать уже через минуту, а ещё спустя пять – снова заснул. Даже быстрее, чем я успела вспомнить, куда подевала бубенцы и мотанку.

Небо тем временем наконец-то разверзлось, по крыше забарабанил дождь. Я взглянула на книгу, закрытую на середине, и убрала её в стопку, что росла каждое десятилетие и становилась высотой с древо. По выцветшим и размокшим корешкам можно было сосчитать, сколько лет я прожила на свете, потому что сама я уже начинала сбиваться со счёта.

Солярис отвлёкся и посмотрел на меня внимательно, словно подумал о том же самом.

С той самой ночи, когда Солярис сознался в своей просьбе Волчьей Госпоже, мы никогда больше не говорили об этом – о том, что я умру раньше, как умирают все люди, не дожив даже до тех лет, когда дракон только начинает считаться юным. Это было негласным запретом, той болью, которую мы делили на двоих, не ведая, что точно так же делим и годы жизни… Слова Сола о том, что он будет хранить в себе часть моей души до тех пор, пока носит в себе свою, оказались пророческими. Он был прав.

Время шло, неслись осени и зимы, а единственная перемена, что я наблюдала в отражении зеркал, – это волосы, отрастающие, как у всех людей. Но не седеющие, как у них же. Даже когда минуло полвека, их так и не разбавило благородное серебро. Лицо не покрыла сеть из морщин, мышцы не стали рыхлыми, а тело – слабым и немощным. Ничего не изменилось с тех пор, как мне исполнилось восемнадцать лет, и лишь к восьмидесятому своему году я наконец-то стала выглядеть на двадцать пять. И то, быть может, лишь потому, что к тому времени мне пришлось похоронить всех своих друзей и близких. Тогда же я наконец-то поняла, почему королева Дейрдре, бессменно правившая три сотни лет, три сотни раз его и покидала, путешествуя. Ни один человек, даже получив вместе с половиной души дракона и половину его жизни, не смог бы так долго выносить бремя королевской власти. К концу первой сотни лет устала выносить его и я.

Так появилась эта хижина. Так появился Джёнчу и мой период заветного покоя, который я наконец-то смогла себе позволить после того, как собрала Совет, способный править в моё отсутствие достойно. Ничуть не хуже, чем мои прошлые советники, тоже вписанные в одну из этих книг, – Гвидион, Мидир и Ллеу.

– Помнишь, как Джёнчу заплакал, когда тальхарпу впервые услыхал? – спросил вдруг Солярис, когда мы вместе умостились на подушках в постели, по бокам от ребёнка, сопящего в её изголовье. – А когда матушка его на руки взяла и просто улыбнулась? Даже от грома он плачет. И так каждый раз происходит, хотя гром нынче случается чаще, чем рассветы.

– Может, у него просто зубки режутся? Сам же видел, какие они у него острые.

– Нет, я не о том. Борей говорил, что детёныши, если в детстве трусливые, будут трусливы и в зрелости. Слабыми вырастут, ведь пустые стебли трещат, когда полые внутри… А Джёнчу принц твоего народа и следующий Хазар Тиссолин моего. Правильно ли мы делаем, что так сильно его оберегаем? Здесь, от всех вдали. Может, у Вельгара совет спросить… Как растить детёнышей? Как растить таких, как он?

– Вряд ли кто-то знает, как растить кого бы то ни было, Солярис. Дети же не конопля, – хмыкнула я, и Сол бросил на меня сердитый взгляд.