Рубиновый лес. Дилогия

Наверное, это случилось даже до её рождения, в тот самый миг, как она была зачата в утробе женщины, к сиду не принадлежащей, но семя сида в себе взрастившей. Проклятая тем самым быть чужой и там и здесь, Дейрдре с детства научилась не уповать на богов, даже на тех, кто закрепил за собой право так зваться своими деяниями, ниспослав людям свои блага и надев в наказание маски. Всю жизнь она полагалась лишь на саму себя – и, возможно, именно поэтому на неё так часто полагались все остальные. Даже другие короли и королевы. Даже Дану, Великая Матерь, которая всем и всегда помогала, но сама в помощи нуждалась не меньше.

– Для Ши отрада, когда плодоносит её апельсиновый сад, посреди пустыни разбитый. Для Талиесина – очередная поэма, которую он сочиняет, и лютня, под которую её можно спеть. Моя же отрада – это дети, – сказала Дану, когда Дейрдре откликнулась на её зов и прибыла в замок из молочно-белого камня, воздушного, словно зефир. – Десять у меня их, о десятерых я должна заботиться и десятерых же могу потерять, если сон мой не случайный, а вещий. В нём злой рок несёт войну и болезнь для моего туата, а мой первый сын несёт смерть для второго и третьего. Этот сон я вижу каждый Эсбат. Совиный Принц то, чаровник, предупредить меня хочет? Или вёльва порчей мои думы сквернит, путает сознание, как нити пряжи? Или сны – то просто сны, и не более того? Помоги мне, Дейрдре, как помогла Талиесину. Ему ты вернула первенца с того света на этот, а мне, прошу, верни покой. Говорят, снежные анемонии, что растут на вершине Меловых гор, знают будущее. Принеси мне цветок, и он расскажет. Пожалуйста, Дейрдре… Ты, страждущая, неугомонная, единственная, на кого я могу положиться. Всё, что во благо Дану, во благо и тебе. Отплачу, чем скажешь.

Долго её умоляла Королева-мать. Даже тогда, сидя на троне, она держала в правой руке пожелтевшую от времени книгу, а во второй – кричащего младенца, просящего женскую грудь. Дейрдре смотрела на неё, кормящую и читающую одновременно, и диву давалась в такие моменты: это кто ещё страждущий, неугомонный! Столько детей рожать и ещё больше сирот у себя в замке ютить. Добросердечная она, а потому тревожная; умная и оттого недоверчивая – что к людям, что к судьбе. Тем не менее Дану всегда принимала Дейрдре в своих чертогах как родную сестру, а отказывать сёстрам было непринято.

Подумала Дейрдре несколько дней, распивая местный эль с патокой и корицей из Сердца, да согласилась. А почему, спрашивается, нет? В сид не посылает – уже хорошо. После того переполоха на пиру туда ей дорога на столетия закрыта. А вот на гору влезть, цветок сорвать – это она может! В конце концов, где угодно бывала её нога, но только не на вершине Меловых гор. Чем не повод это исправить? И снова сломать предел – на этот раз уже не мироздания, а свой собственный.

Отказавшись снаряжать в поход людей и оставив советников править вместо себя, Дейрдре лично отправилась в путь. Камни Меловых гор оказались острые, прямо как характер её единокровного брата Мела, в гневе и сейде их породившего. Острые грани камней впивались в ладони, резали до сухожилий и костей. Дейрдре сменила с дюжину повязок на руках, съела два сырных узелка и выпила пять фляг воды, прежде чем наконец-то преодолела все отроги и забралась на первый уступ, достаточно широкий, чтобы на нём можно было сделать привал. От дорожной сумки болела спина, от верёвок кровоточили натёртые пальцы, и лишь спустя ещё двое суток Дейрдре ввалилась на плато, внезапно раскинувшееся рядом с самым пиком. Она упала на ровную землю с таким же облегчением, с каким обычно ныряла в мягкую постель. Изумрудная трава, припорошённая снегом, как сахарной пудрой на бисквитном печенье, лоснилась, остужая воспалённые раны. Дейрдре потёрлась о неё щекой, вдохнула трескучий мороз, почему-то пахнущий солнцем, и сбросила на землю верёвки, крюки и утомившую её ношу.

Но уже спустя миг пожалела об этом.

– Ой-ей!

Ветер поднялся стремительно, налетел на неё, как саранча на пшеницу, – будто сбросить обратно с горы пытался. Дейрдре невольно пригнулась, приставила ладонь ко лбу козырьком и сощурилась, но всё равно ничего не увидела – настолько побелело всё кругом от закружившей в воздухе метели. Вмиг заиндевели ресницы, потрескались губы, растрепалась коса, разлетевшись длинными золотыми колосьями. Месяц воя в её родном туате всегда жалил злобно, но ветер на вершине Меловых гор кусался гораздо — гораздо! – свирепее. Он колол глаза и резал щёки, словно бритвой, и толкал, толкал, толкал. Дейрдре услышала дребезжание камней за спиной и почувствовала, что пятка её уже висит над пропастью, ещё шаг – и она сорвётся вниз без снежных анемоний, без своих вещей и без шанса выжить.