Русская зима

– Я тебе обещал, – голос в трубке стал еще приглушенней, – что буду с тобой. Но сейчас я не могу. Сын в последнем классе, как я его брошу…

– Я понимаю, но не могу вот так. И вообще, – решила рубить до конца. – Ты мне не подходишь. Для секса подходишь, а так – нет. Пока.

Понимая, что это дурной тон, заканчивать разговор своей фразой, да еще такой, нажала «отбой», а потом вовсе отключила телефон. Легла на спину. Смотрела в потолок. Потолок был скучный, без трещинок, которые можно представить разными животными, цветами, и пришлось перевести взгляд на навесной шкаф. Стильный, на вид из мореного дуба. На самом же деле это была продукция белорусов из ДВП, оклеенная бумагой, но искусно. Серафиме нравилось.

Под шкафом стоял такой же комод. Напротив кровати – плазма на тумбочке из того же набора. Три предмета…

Плазму Серафима купила незадолго до отъезда в Америку. Они пошли с Игорем Петровичем в «Техномощь» выбирать настольные лампы, люстру, плиту – он только переехал в трехкомнатную квартиру в центре – и после покупок оказалось, что у него на карте бонусов на восемь тысяч. «Давай тебе что возьмем?». Серафима огляделась и вдруг подумала: «А почему у меня нет телевизора?»

Вообще она как-то не приучилась к телевизору. С детства в основном читала или играла во дворе, потом ходила в разные кружки, потом проводила время с друзьями и подругами – салехардовскими, ханты-мансийскими неформалами. Слушали музыку, пели сами под гитару и бонги, про телевизор не вспоминали. И дома – в тех съемных квартирах или домишках, куда заселялись с двумя-тремя сумками, – телевизоров обычно не было.

И вот в двадцать девять лет захотелось, чтобы телик у нее появился. Не смотреть его захотелось, а иметь. Поставить на тумбочку, которая предназначалась именно для телевизора.

Серафима удивлялась появившейся у нее слишком большой тяге к уюту и порядку. Чем-то мещанским веяло от цветочков в горшках, статуэток, акварелей на стенах, плюшевых ангелочков. Но вспоминала, в каких условиях ей и ее семье приходилось жить до недавних пор, и успокаивалась – происходит наверстывание тех безуютных лет… Мама, конечно, старалась, чтоб их очередная съемка имела приличный вид, но чужое жилье есть чужое…

Да, а с телевизором смешно получилось – Серафима привезла его, поставила на тумбочку, включила и долго не могла понять, почему он не показывает. Потом только выяснила, что нужна антенна… Так и стоит до сих пор, для интерьера.

3

А ведь он может прибежать. Леонид. Наверняка будет трезвонить в дверь и умолять открыть, поговорить, и она не выдержит и откроет. И всё повторится, как в прошлые разы, и окажется, что отношения не разорваны, а затянулись еще более крепким узлом…

Она скорее оделась – черный шерстяной балахон, теплые колготки… Хотела подкраситься, встала перед зеркалом и передумала. Как-то даже противно сделалось от мысли, что подводит глаза, мажет веки, румянит щеки… Уже догадывалась, куда пойдет, и там не нужно быть привлекательной. Идет туда не за этим…

С Игорем Петровичем она познакомилась еще в Театральном институте. Курсе на втором… Ему тогда было немного за пятьдесят.

Кто он, Серафима до сих пор вот так четко в нескольких словах сформулировать не может. Он не писал статей и рецензий, не преподавал актерское, режиссерское мастерство, не ставил спектаклей. Формально Игорь Петрович был – и есть – завлит одного из городских театров, координатор двух им придуманных фестивалей, руководитель творческих лабораторий, где за несколько дней рождаются эскизы будущих спектаклей, а то и театры рождаются, как произошло, например, в Новороссийске.

Игорь Петрович ездил по стране и миру, смотрел премьеры, участвовал, а чаще вел обсуждения, рекомендовал или не рекомендовал постановки на фестивали и театральные премии, спорил в гримерках, на послепремьерных фуршетах, на кухнях в съемных актерских квартирах и гостиничных номерах. Кажется, его очень точно кто-то когда-то назвал – «театральный демиург» – и это за ним закрепилось.

Рассыпал идеи, советы, и их собирали окружающие. И появлялись новые фестивали, оригинальные спектакли, смелые проекты, рождались яркие режиссеры, драматурги, художники, критики… Наверное, в любом роде искусства необходим такой генератор и движитель, сам вроде бы не создающий готовых произведений.

Он часто приходил на занятия в институт. Не то чтобы читал лекции – для лекций он был слишком импульсивен, вечно взвинчен, что ли, – а выступал. Говорил, почти кричал о новых возможностях драматургии, сценического пространства, ругал тех, кто боится ошибиться и работает по лекалам… Его речи зажигали студентов, и им казалось, что они вот-вот, только появится возможность, создадут великий спектакль, сыграют великую роль, напишут великую пьесу.

Так же зажигалась и Серафима. И постепенно сблизилась с Игорем Петровичем. Сначала только так, творчески, а потом и лично. Стала, в общем, с ним жить.

4

Его дом, по меркам полуторамиллионного Еката, недалеко. Минут пятнадцать небыстрым шагом в сторону центра.