Русская зима

– Все эти, – с усмешкой повторил Игорь Петрович. – Оля Ропшина – твоя подруга, кажется. – Это он сказал уже как-то стыдяще: дескать, Ропшина «не все эти».

– Подруга. Подруга по несчастью.

С Олей Ропшиной он прожил лет пятнадцать. Прожил так же, как с ней, Серафимой – без обещаний жениться, без особых обязательств, с расставаниями, соединениями; и тогда существовала полупризрачная жена, которая раз в месяц звонила Игорю Петровичу и говорила: «Я сейчас приду». И он собирал Олины вещи в пакет и отправлял ее домой. Отправлял и Братееву, которая возникла в паузе между Ропшиной и Серафимой, отправлял наверняка и нынешнюю девочку Лену.

– Ох какие вы несчастные. – Игорь Петрович, зло дурачась, стал качать головой. – Я вам жизнь показал, смысл ее, мир открыл. Живите, работайте, творите. А вы, оказывается, несчастные.

– Несчастные. Потому что любим вас.

– Что-то я этого, Симочка, не вижу. Одна с испанцем убегала, другая, оказывается, здесь нашла параллельного. Как его? Лёша?

– Его зовут Леонид.

– Не хочу слышать его имя! – взвизгнул Игорь Петрович и с силой ударил по столешнице. Но – отметила Серафима – не кулаком, а прямыми пальцами. – Не хочу!.. Ты подлость совершила. Ты три года меня обманывала. Верни мне эти три года. Верни!

Если бы Серафима не знала его так хорошо, она бы испугалась. Казалось, Игорь Петрович пришел в исступление, находится на грани припадка. Но это было управляемое исступление – через минуту он мог снова стать спокойным… Главное было сейчас смолчать, переждать и самой сохранить хоть какое-то спокойствие.

7

Да, она чувствовала свою вину. Не за то даже, что изменяла ему, а что вовремя не рассказала.

Он узнал сам – вскрыл ее переписку в компьютере. А может, Оля Ропшина ему помогла. Подруга подругой, но действительно по несчастью – она до сих пор любила Игоря Петровича. Как и Серафима. Они были соперницы…

Перестав кричать, он стал пить чай, возмущенно пых– тя. Коротко и жаляще поглядывал на Серафиму, а она готовилась сказать: «Давайте поставим точку. И я уйду. И не будем ненавидеть друг друга». Что-то такое, окончательное, но не разъединяющее их полностью.

Готовилась и никак не могла решиться.

– Ну что, – сам первым заговорил Игорь Петрович, – всё забудем и начнем с чистого листа? Или продолжим рвать жилы один другому?

Так потянуло сказать: «Начнем с чистого листа». Было страшно жить дальше без его присмотра, советов, без его руки. Даже без этих криков время от времени. Но понимала – чистого листа не получится. Маятник будет качаться. То на свет, то во тьму.

– Если бы я, – начала Серафима медленно, делая паузы после каждого слова, – была вашей женой, то не нужно было бы ничего начинать теперь. Вы сами оставили меня свободной, не захотели связывать со мной свою жизнь, и я, получается, могу делать, что хочу. Мне нужна семья…

И тут залился алябьевским «Соловьем» мобильный Игоря Петровича. «Как в плохой пьесе», – мелькнула мысль, и Серафима упорно продолжала:

– …нужна семья, муж, мне скоро тридцать лет.

– Минуту. – Игорь Петрович, на отлете, как все дальнозоркие без очков, смотрел на экранчик. – Очень важно. – Поднес телефон к уху: – Привет-привет. Извини, долго не могу говорить. Я звонил по поводу «Летели качели» Стешика. Отличная пьеса. Конечно, схематизм некоторый, но так – продирает. Она не пойдет нарасхват, материал специфический, а вот тебе сделать первую постановку – уверен, выстрелит. Рискни, Митя.

Он говорил как в лучшие минуты своего вдохновения, и Серафиме хотелось вскочить, броситься к нему, сжать в ладонях эту большую, с седыми патлами, голову. Зацеловать. Но она сосредоточенно держала в памяти свою речь. И когда Игорь Петрович отложил телефон, взглянул на нее и сразу осунулся, будто увидел нечто тяжелое, продолжила:

– Мне нужна семья, я хочу родить детей, создать свой дом. Хорошо быть нимфеткой рядом с папочкой в двадцать три, но мне уже тридцать скоро.

– Я не могу жениться, я тебе сколько раз говорил.

– Ради свободы бывать с другими?

Игорь Петрович поморщился:

– Случается. Но я тебе сразу признавался. А ты – три года!.. Три года скрывала. Жила с двумя!.. Из одной постели в другую!.. И что, – он заставил себя говорить спокойней, – ты думаешь, ты с этим Лёшей семью создашь?

– Лёней.

– Не надо! Не хочу слышать!.. Да он тебя попесочит и бросит. Или до своей старости песочить будет. И ничего не даст.

– Я с ним тоже рассталась, – как могла холодно и твердо сказала Серафима.

Игорь Петрович растерялся:

– Да?

– Да. Хочу без него и без вас… То есть, – спохватилась, – вам я предлагаю дружбу. Без секса, всех этих… страстей этих, скандалов, ревности. Встречи, разговоры о театре…

– И ты веришь, что после семи лет секса может быть такая дружба? – с улыбкой спросил Игорь Петрович.

– Не верю, – честно сказала она. – Но мне хотелось бы.

– Не получится…

Серафима помолчала. Поднялась.

– Я пойду.

Боялась, но и хотела, чтоб он ее удержал. Стиснул. Или накричал, как на маленькую, которая провинилась, но может исправиться… Игорь Петрович продолжал сидеть. Смотрел не на нее, а в стол.

Оделась сама, открыла замок. Из глубины квартиры прозвучало: