Читаем Русская зима полностью

Серафиме понравилось, что это был не вопрос, а утверждение, и к тому же Полина правильно поставила ударение в ее фамилии – на «о». Некоторые ставили на «а», как у сербов. Но ее дедушка был белорусом…

– Да. – И произнесла ответку, которая должна была прийтись по душе Полине: – Я вас читала. Мне очень нравится. И проза, и очерки про наш Ёбург.

– Мне не нравится слово «Ёбург». Но – спасибо… Давай на «ты»?

– Давай, конечно.

– Тебе прислали программу? У нас сегодня денек будет аховый.

– Да, девушки, – вместо Серафимы отозвалась встречающая, – извините, но – первый день фестиваля, а вы одни у нас гости пока. Тем более все хотят встретиться, заявки на интервью прямо валом шли. Мы уж больше половины отсекли.

– Что ж, нам не впервой. Да, Серафима?

Серафима с улыбкой кивнула.

Ее заранее и утомляли, и будоражили эти встречи, интервью, переезды из библиотеки на радио, с радио в театральный институт или в театр. Всегда в часы такого марафона очень хочется оказаться дома, одной, и писать, писать. Кажется, что вот именно сейчас ты могла написать самое главное, самое сильное, а тебя тягают туда-сюда.

Но и внимание, которое проявляют к ней, было необходимо. А порой не только внимание, а восхищение, недоумение. Иногда они принимали довольно комичную форму. Не так давно одна журналистка в шапке интервью выразила это восхищенное недоумение таким вот образом: «Серафиме Булатович нет и тридцати. Ну кто бы мог подумать!»

«Ну да, – сострила, прочитав, сестра, – все меньше полтинника не дают».

Был случай, когда ее не пустили на спектакль по собственной пьесе, хотя ее не только приглашали, но и ждали. Впрочем, сама виновата – проходку потеряла, телефон забыла. Сунулась так – билетерши схватили за руки: «Куда?» – «На спектакль». – «Билет?» – «У меня был пригласительный, но не знаю, где он… Я автор пьесы». Кажется, уже готовые пожалеть и пропустить ее билетерши тут же взъярились: «Она еще и врет! Ну-ка вышла отсюда, мошенница малолетняя!» И потом Серафима долго смотрела в большие окна, ждала, что в фойе появится кто-нибудь из знакомых. Хорошо, что вспомнила про служебный вход…

Или еще – в одной статье Серафиму назвали всемирно известной. Потом коллеги подкалывали ее: «Проездом из Парижа в Нью-Йорк всемирно известная Серафима». И напевали марш циркачей: «Ту-ту-ту-ту-у-у!»

Но эти казусы – не главное. Почти всегда внимание и восхищение были искренними. И помогали работать дальше. Заставляли укрываться от мира, писать, читать порой неблизкие книги, из которых нужно было сделать пьесу. А это важно – инсценировать не только то, что любишь, но и вроде бы совсем не твое.

Конечно, конформистом, всеядным становиться нельзя, хвататься за любое предложение тоже, но трудности преодолевать – часть профессии… Ей было очень сложно превращать в пьесу «Отрочество» Льва Толстого. Плакала от бессилия, несколько раз порывалась позвонить директору заказавшего инсценировку театра и сказать, что разрывает договор, готова вернуть аванс. Но написала. Спектакль имел успех, права на постановку купили еще несколько театров, и до сих пор в статьях о Серафиме часто вспоминают как раз «Отрочество» – «неожиданный взгляд автора инсценировки на хрестоматийное произведение Толстого».

Часто хочется ничего не делать или, по крайней мере, не напрягаться. Но по итогу видишь, что месяцы этого внешнего безделья живешь в постоянном напряжении, обдумываешь, выстраиваешь в голове, стараешься забыть придуманную глупость, но яркую, вроде бы смелую, как новое слово, которая испортит пьесу, а она, эта яркая глупость, не забывается, и лезет, лезет к бумаге…

Кажется, что сходишь с ума – да и реально сходишь, – и такие вот поездки спасают. Встречи, разговоры, знакомства, интервью, в которых, конечно, не раскрываешь всего, но слегка словно исповедуешься, и начинаешь чувствовать себя лучше, свежее, а свое дело по-настоящему нужным многим – не только себе, режиссерам, актерам. Для которых это, кроме всего прочего, способ зарабатывать на жизнь.

5

Поселили в центре, в гостинице «Азимут». Бросили сумки – и понеслось. Их с Полиной то вели вместе, то разлучали; они сталкивались в коридорах теле– и радиостанций: одна шла на запись, а другая с записи… Торопливо пообедали в ресторанчике под названием «Тартюф» недалеко от гостиницы, даже поговорить не получилось. Но за ужином отвели душу. Отпустили девушек-сопровождающих, сели друг напротив друга, друг другу любопытные, симпатичные.

– Сколько живем в одном городе, а познакомились здесь, в Новосибе, – сказала Серафима.

– У меня теперь так часто бывает. – Полина с некоторым подозрением понюхала отбивную, но, видимо, запах оказался нормальным, стала резать ее ножом. – Дома-то в норке в основном сидишь пишешь, до магазина разве что… Со многими писателями вообще только за границей встречаюсь. На выставках всяких. А ты тоже ведь много ездишь?

– Прилично. Только что в Айове три месяца прожила. Творческая резиденция…

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза