Русская зима

Приснилось – а сны она видела всегда и чаще всего не забывала после пробуждения, – что она в чем-то провинилась перед всем городом, каким-то старинным, средневековым, вроде Старого Таллина, и на нее началась охота. Она прячется в сараях, подвалах, а люди бегают рядом, в двух шагах, и хотят ее убить. Им необходимо ее убить. Она дрожит, сжимается в комок, лихорадочно пытается придумать, кто бы ее мог спасти, укрыть, приютить… Ей так страшно, что она боится дышать…

– Наш самолет начинает снижение, – голос над головой. – Просьба открыть шторки иллюминаторов, убрать откидные столики…

Серафима выбирается из страшного сна, делает глубокий и свободный вдох. Маску с лица не снимает, надеясь подремать еще хотя бы десять минут. Надо перебить этот кошмар светлым и теплым.

Не получается. Растет чувство вины. Виновата и перед теми жителями из сна, и перед Игорем Петровичем, Лёней… Лёня ее, наверное, действительно любит. Он хороший человек, добрый, и с ним хорошо в постели, но она его не любит – вот так, целиком, всего. И после секса внутри постукивает остренько один вопрос: «Когда он уйдет? Когда уйдет?»

Может быть, если бы он всегда был рядом, если бы они жили вместе, она бы к нему привыкла. А так… Да, такая вот она сучка – ей нужен от него только секс.

Или это такая форма защиты, чтоб не погибнуть? Влюбись она в Лёню, окажется в полном тупике: он не хочет бросать семью, хотя и обещает; он будет приходить к ней время от времени, как последние три года, а остальные долгие часы, дни она будет страдать. А так она сама, когда уже невмоготу, звонит и предлагает приехать. Он тоже звонит, но все равно отношениями управляет она.

Управляла. Теперь нужно ставить прошедшее время… Их связь была неправильной, мерзкой, греховной. И рада, что нашла силы, разорвала. Всё закончено, всё в прошлом. В прошлом.

Убеждала себя, вдалбливала в сознание, в душу, а сама понимала: ничего у нее не в прошлом. Как так получилось, что они будто в подводной лодке какой-то: она, Лёня и Игорь Петрович. Лёня и Игорь Петрович в разных частях этой лодки, а она мечется от одного к другому и в то же время ищет, как бы из этой лодки выбраться.

3

Только покинула аэропорт, сразу почувствовала – вот он мороз. Не уральский, а настоящий, сибирский. Он схватил сразу. Дыхание сбилось, Серафима прикрыла нос рукой, и рука моментально стала коченеть… Блин, забыла достать перчатки из сумки…

Впереди шагала встречающая, рядом с ней – писательница Полина Гордеева, оказавшаяся, как и на своих фото, стройной брюнеткой лет тридцати пяти. Но по возрасту она, кажется, старше. Она еще в фильме «Сон в красном тереме» снималась, когда Серафима только– только в детский садик пошла. Это про свердловский рок. Конца восьмидесятых. «Чайф», «Настя», «Агата Кристи»… Там Кормильцев классно говорит: «Пафос разрушения плохих вещей, это лучше, чем пафос созидания вещей ненужных. И поэтому если рок-культура призвана разрушать гадости, она не так деструктивна, как культура соцреализма, которая призывает созидать гадости. И здесь важно, что мы разрушаем – если мы ломаем старый развалившийся сортир, это совсем другое действие, чем если мы взрываем храм Христа Спасителя. И от этого нужно плясать».

Фильм Серафима посмотрела подростком – году в двухтысячном, и запомнила эти слова на всю дальнейшую жизнь. И хоть не застала соцреализма, любила многие книги, написанные при социализме, но держала мысль Кормильцева на поверхности сознания, как некий ориентир, а вернее, оберег от окостенения.

Большие куски детства и отрочества она провела у бабушки с дедушкой – папиных родителей – в городке Крутая Горка под Омском. В их квартире были залежи журналов «Пионер», «Костер», книг вроде «Четвертая высота». Серафима все это читала и перечитывала и до сих пор берегла – часть книг и журналов перевезла в Екат – словно большую ценность. Сокровище, которое нельзя потерять.

И в то же время понимала Кормильцева и его друзей, которые разрушали. Значит, им было невмоготу, они считали, что нужно разрушить. Но они не только разрушали – они в то же время созидали, создавали. К сожалению, создавали то, что не может существовать в этом мире. Жестоком и грубом. Да и просто несбыточное пытались создать, но тоже необходимое. Необходимо пытаться поколению за поколением.

Ветер выдержит только тех,Только тех, кто верит в себя…

А там, в Крутой Горке, бабушка, Раиса Афанасьевна, была учительницей, дедушка, Василь Игнатьевич Булатович, – инженером. Бабушка учила детей физике, дедушка ездил на завод. Почти все мужчины городка ездили на тот завод. А потом стали умирать. И дедушка похудел, облысел и умер в пятьдесят шесть лет. Потом оказалось, что на том заводе испытывали ракетное топливо, страшно токсичное. Теперь в Крутой Горке почти нет старых мужчин.

4

– Я – Полина, – сказала Полина Гордеева, когда устроились в теплом и вкусно пахнущем салоне микроавтобуса. – А вы Серафима Булатович.