Читаем Русская зима полностью

Свечин, заметно охмелевший – вино на ужине, коньяк здесь – повернулся к Серафиме:

– А у тебя… Слушай, а как тебя уменьшительно лучше звать?

– В Екате чаще зовут Рафа, в Питере – Сима, в Москве – Фима. В Хантах Серой звали… Как хочешь, в общем.

– Рафа, это интересно. Ра-афа.

Серафиме послышался в этом повторении голос Лёни – он часто так растягивал первую «а»… Она передернула плечами, отгоняя мысль о Лёне, сказала:

– Но лучше Серафимой.

– А у тебя, Серафима, книги есть?

– Нет. Намечалась, но на мне как раз проект закрылся. «Уральская школа драматургии»… Да нам, драматургам, книги не очень важны – главное, чтоб пьесы ставили.

– Ставят? – спросила Полина и сразу оговорилась: – Я знаю, что ставят. Но – много?

– Нормально. Скоро должна премьера в Москве, в Театре драмы и комедии состояться… Нормально ставят, не жалуюсь.

Свечин пьяновато подмигнул Серафиме:

– Пригласишь на премьеру?

– Ну, если хочешь – приглашу.

– Давно в театре не был. Слишком там нервничают, кричат. Не люблю такие спектакли… Мне, кстати, твои первые пьесы нравились. Те, в форме монологов. Мы с Андрюхой Шурандиным, когда искали, кого из драматургов можно новым реалистом назвать, тебя выделяли.

– Спасибо, но у нас свое – новая драма.

– А Шурандин правда депутатом стал? – спросила Полина. – Что-то такое слышала.

– Угу. Депутат Государственной Думы… Если начнут сажать, будет у кого искать защиты… Так, надо покурить.

– Мне тоже, – сказала Серафима; курить ей хотелось уже давно.

Свечин сунулся к окну, но оно оказалось с замком.

– Придется в туалете. Поля, ты будешь?

Полина с каким-то даже возмущением мотнула головой:

– Ты что, я не курю!

– Да? А год назад курила.

– Бросила. И вам настоятельно советую.

4

– Нужно ближе к полу, – советовал Свечин. – Если есть датчик, то пока дым до него дойдет, будет очень разряженным, не сработает.

Присели на корточки возле унитаза. Серафима курила «Винстон», а Свечин «Союз Аполлон».

– Помнишь, как ты меня заставляла в речку прыгать?

– Помню. Глупо себя вела… Перепила.

– Да нет, прикольно. И я думаю, как бы из положения достойно выйти. И что предложил, помнишь?

– Если найду «Союз-Аполлон» в продаже – прыгнешь прямо в одежде. Я не нашла.

– Ну да. Я ж знал, что в Екате их не продают… Их вообще мало где продают. А скоро вообще с производства снять обещают.

– И что будешь курить? – спросила Серафима, чувствуя, что говорят они совсем не о том сейчас. В этой ситуации. И сама съязвила над собой: «А какая ситуация? Сидим молимся на унитаз».

– Найду что-нибудь. Человек привыкает ко всему.

Сказал это без иронии, серьезно. Бросил в унитаз окурок, и тот, коротко шикнув, сразу потемнел.

Серафима тоже бросила. Поднялась, наткнулась на зеленовато-желтые глаза Свечина.

Он обнял ее – обхватил обеими руками и притянул к себе – и стал целовать. Щеки у него были шершавые, царапались. Она ответила шевелением своих губ. «Опять напилась… Пускай».

– Ты останешься? – спросил Свечин, выпуская ее.

– Да.

Ей не хотелось думать, что он женат, у него дети, и будущего у них не будет. Что это вообще как-то мерзко – вот так вести себя, соглашаться. Оставаться. Ложиться в кровать… Не хотелось думать, но думалось. И желание, а вернее, какая-то сила крепче желания убеждала: «Надо остаться. Надо. И точка».

Свечин слишком часто стал плескать коньяк в стаканчики, и Серафима с готовностью проглатывала свои порции… Беседа рассыпалась, и Свечин, и Серафима вымучивали фразы, занятые другим – предвкушением… Полина явно догадалась, что во время перекура что-то произошло, и как только бутылка опустела, поднялась:

– Пора спать, господа. Что, Рафочка, пойдем?

Серафима вздрогнула. Не от вопроса, а чего-то другого. Как будто готовишься войти в ледяную воду.

– Я посижу.

Полина пристально посмотрела на нее. Во взгляде читалось: иди в свой номер, не совершай глупости. Но не сказала этого вслух, лишь попрощалась многозначительным вопросом:

– Что ж, спокойной ночи тогда?

– Спокойной ночи, – торопливо откликнулась Серафима.

– До завтра, – хрипнул Свечин нервно.

5

– …А мне казалось, ты совсем твердый, – ощупывая сантиметр за сантиметром его руку, говорила она. – С первой минуты, как тебя увидела…

Свечин молчал, и это было тяжело. Серафима убедила себя, что он спросил: где ты меня увидела? И ответила:

– В позапрошлом году. Возле автобуса, на котором мы в Ясную Поляну поехали… Увидела, и так в голове: твердый.

– Деревянный?

– Не шути. Сейчас не надо шутить… Ты, оказывается, мягкий и теплый.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза