– А не подскажете, где Ник? – тоненьким от страха голосом спрашивала Серафима.
Наконец ее услышали:
– Вон в той гримерке.
– Спасибо.
Постучала в дверь и вошла. В кресле полулежал человек в белой рубахе, толстые ноги широко расставлены, голова почти на дне кресла, руки на подлокотниках, в одной бутылка, в другой – сигарета.
– Здравствуйте.
– Здорово. Чего надо?
Он был похож на только что освободившегося зека. Таких Серафима встречала. Вот так же сидят на автовокзалах, отдыхают от тюрьмы…
– Я вам хотела свои стихи почитать.
– Зачем?
– Ну, – она смутилась от этого простого, но обидного вопроса, – мне нужно знать, хорошие они или плохие.
– Читай.
Стала читать. Она тогда легко запоминала стихи. И свои, и чужие. Не сбивалась.
Ник послушал и перебил:
– Давай лучше трахнемся. Иди сюда.
– Нет. Я хотела, чтоб вы о стихах сказали.
– Нормальные… Покажи сиськи. – И человек зашевелился, видимо, готовясь встать.
Серафима выскочила в коридор. Плакала. Мир снова сузился, стал душным, бесцветным.
– Кто тебя обидел, девочка? – мягкий голос откуда-то сверху.
Она вытерла слезы, увидела высокого молодого мужчину с добрыми глазами, мягкой бородкой, длинными волосами. Он был похож на тех, кого любила Марьяна и приучала любить Серафиму.
– Пойдем отсюда на воздух, – предложил и взял за руку. – Там хорошо, пахнет цветами.
Это был Алёша Странник. Через несколько дней она стала его девушкой.
В первое время встречались нечасто. Он жил в Тюмени, а она с семьей кочевала то по Северу, то возвращалась в Омскую область. Но ближе к пятнадцатилетию родители стали отпускать ее надолго. В весенние каникулы, летом. И Серафима со Странником путешествовали автостопом по Сибири, на юг в хипповские коммуны в Лисьей бухте, на Утрише… Странник пел свои песни под гитару и губную гармошку; Серафима тоже научилась играть и тоже запела.
Довольно долго – а в четырнадцать-пятнадцать год вмещает так много – Серафиме казалось, что это и есть счастье: красивый мужчина рядом, песни о свободе, но не агрессивные, как у панков, а нежные, плавные, уносящие куда-то в прекрасную даль. Не сюжетом уносящие, а сплетением мелодии и слов.
Но потом, постепенно, ее стали утомлять эти нескончаемые тусы и многодневные поездки на попутках, ночи в палатках, а то и просто под открытым небом, какой-то круговорот жизни: песни, дорога, передаваемый от одного другому косяк, секс, снова песни, снова дорога, косяки, секс, дорога… Вписки в незнакомых городах, новые и новые люди, бутылки, трава, песни… К тому же Странник сначала осторожно, а потом настойчиво предлагал ей заняться сексом втроем, вчетвером. Потом и убеждал: «Без этого не достичь настоящего кайфа, настоящей свободы. Нужно раскрыться, впустить в себя мир». И то по обкурке, то по пьяни Серафима впускала этот мир в лице прыщеватых парней и взрослых мужчин, юных девчушек и стареющих хиппанок…
Чаще это было отвратительно, иногда приятно, но всегда ей казалось, что ее затягивает в какую-то черную воронку, из которой она не сможет выбраться. Черную воронку неправильной, бесцельной жизни.
Настоящая трещина в их со Странником отношениях случилась по пути на фестиваль «Радуга». В тот год он проводился в марийских лесах, невообразимой глуши.
Ехали долго и трудно, потом вдвоем пошли пешком и заблудились. Бродили в каких-то чащобах, рвали ягоды, жарили грибы на костре – едой не запаслись, да и не на что было ее запасать. Странник держался бодро, был неприхотлив, тащил на себе рюкзак с палаткой, а Серафима быстро пала духом, вдобавок заболел желудок. Наверно, отравилась грибами или, может, сырой водой из каких-то лужиц. Идти не могла, рвало каждые пять минут, от температуры горела.
Выбрели на каких-то мужиков-туристов. Они дали таблеток и вызвались довезти до райцентра: «Там больничка». Странник испуганно отказался, хотя Серафима была согласна. «Пройдет, – твердил, – таблетки помогут».
Таблетки действительно слегка помогли. А потом они добрались до фестивального городка. Весь фестиваль она провалялась в палатке, пила воду и гадала, почему Странник так упорно не хотел, чтоб ее отвезли к врачам… Позже поняла: боялся расспросов, что делает взрослый с несовершеннолетней в лесу, еще в милицию обратятся.