Читаем Русская зима полностью

– А не подскажете, где Ник? – тоненьким от страха голосом спрашивала Серафима.

Наконец ее услышали:

– Вон в той гримерке.

– Спасибо.

Постучала в дверь и вошла. В кресле полулежал человек в белой рубахе, толстые ноги широко расставлены, голова почти на дне кресла, руки на подлокотниках, в одной бутылка, в другой – сигарета.

– Здравствуйте.

– Здорово. Чего надо?

Он был похож на только что освободившегося зека. Таких Серафима встречала. Вот так же сидят на автовокзалах, отдыхают от тюрьмы…

– Я вам хотела свои стихи почитать.

– Зачем?

– Ну, – она смутилась от этого простого, но обидного вопроса, – мне нужно знать, хорошие они или плохие.

– Читай.

Стала читать. Она тогда легко запоминала стихи. И свои, и чужие. Не сбивалась.

Две капли портвейна рубиновым сокомРазлили жестоко, разбили жестокоБутылку с цифрами семь!..В джаз-бандах играют легко, но до срока,
«Ведь все мы вернемся к промозглым истокам!» —Кричал мне в маршрутке Есенин.Но пьяный поэт и как будто бы гений,Тяжелый, как горсти моих вдохновений,Он мне не расскажет о том,Что было когда-то, конечно же, было,Вот только я так ненароком забыла,Что вспомнить уже не дано…

Ник послушал и перебил:

– Давай лучше трахнемся. Иди сюда.

– Нет. Я хотела, чтоб вы о стихах сказали.

– Нормальные… Покажи сиськи. – И человек зашевелился, видимо, готовясь встать.

Серафима выскочила в коридор. Плакала. Мир снова сузился, стал душным, бесцветным.

– Кто тебя обидел, девочка? – мягкий голос откуда-то сверху.

Она вытерла слезы, увидела высокого молодого мужчину с добрыми глазами, мягкой бородкой, длинными волосами. Он был похож на тех, кого любила Марьяна и приучала любить Серафиму.

– Пойдем отсюда на воздух, – предложил и взял за руку. – Там хорошо, пахнет цветами.

Это был Алёша Странник. Через несколько дней она стала его девушкой.

4

В первое время встречались нечасто. Он жил в Тюмени, а она с семьей кочевала то по Северу, то возвращалась в Омскую область. Но ближе к пятнадцатилетию родители стали отпускать ее надолго. В весенние каникулы, летом. И Серафима со Странником путешествовали автостопом по Сибири, на юг в хипповские коммуны в Лисьей бухте, на Утрише… Странник пел свои песни под гитару и губную гармошку; Серафима тоже научилась играть и тоже запела.

Довольно долго – а в четырнадцать-пятнадцать год вмещает так много – Серафиме казалось, что это и есть счастье: красивый мужчина рядом, песни о свободе, но не агрессивные, как у панков, а нежные, плавные, уносящие куда-то в прекрасную даль. Не сюжетом уносящие, а сплетением мелодии и слов.

Но потом, постепенно, ее стали утомлять эти нескончаемые тусы и многодневные поездки на попутках, ночи в палатках, а то и просто под открытым небом, какой-то круговорот жизни: песни, дорога, передаваемый от одного другому косяк, секс, снова песни, снова дорога, косяки, секс, дорога… Вписки в незнакомых городах, новые и новые люди, бутылки, трава, песни… К тому же Странник сначала осторожно, а потом настойчиво предлагал ей заняться сексом втроем, вчетвером. Потом и убеждал: «Без этого не достичь настоящего кайфа, настоящей свободы. Нужно раскрыться, впустить в себя мир». И то по обкурке, то по пьяни Серафима впускала этот мир в лице прыщеватых парней и взрослых мужчин, юных девчушек и стареющих хиппанок…

Чаще это было отвратительно, иногда приятно, но всегда ей казалось, что ее затягивает в какую-то черную воронку, из которой она не сможет выбраться. Черную воронку неправильной, бесцельной жизни.

Настоящая трещина в их со Странником отношениях случилась по пути на фестиваль «Радуга». В тот год он проводился в марийских лесах, невообразимой глуши.

Ехали долго и трудно, потом вдвоем пошли пешком и заблудились. Бродили в каких-то чащобах, рвали ягоды, жарили грибы на костре – едой не запаслись, да и не на что было ее запасать. Странник держался бодро, был неприхотлив, тащил на себе рюкзак с палаткой, а Серафима быстро пала духом, вдобавок заболел желудок. Наверно, отравилась грибами или, может, сырой водой из каких-то лужиц. Идти не могла, рвало каждые пять минут, от температуры горела.

Выбрели на каких-то мужиков-туристов. Они дали таблеток и вызвались довезти до райцентра: «Там больничка». Странник испуганно отказался, хотя Серафима была согласна. «Пройдет, – твердил, – таблетки помогут».

Таблетки действительно слегка помогли. А потом они добрались до фестивального городка. Весь фестиваль она провалялась в палатке, пила воду и гадала, почему Странник так упорно не хотел, чтоб ее отвезли к врачам… Позже поняла: боялся расспросов, что делает взрослый с несовершеннолетней в лесу, еще в милицию обратятся.

Перейти на страницу:

Все книги серии Новая русская классика

Рыба и другие люди (сборник)
Рыба и другие люди (сборник)

Петр Алешковский (р. 1957) – прозаик, историк. Лауреат премии «Русский Букер» за роман «Крепость».Юноша из заштатного городка Даниил Хорев («Жизнеописание Хорька») – сирота, беспризорник, наделенный особым чутьем, которое не дает ему пропасть ни в таежных странствиях, ни в городских лабиринтах. Медсестра Вера («Рыба»), сбежавшая в девяностые годы из ставшей опасной для русских Средней Азии, обладает способностью помогать больным внутренней молитвой. Две истории – «святого разбойника» и простодушной бессребреницы – рассказываются автором почти как жития праведников, хотя сами герои об этом и не помышляют.«Седьмой чемоданчик» – повесть-воспоминание, написанная на пределе искренности, но «в истории всегда остаются двери, наглухо закрытые даже для самого пишущего»…

Пётр Маркович Алешковский

Современная русская и зарубежная проза
Неизвестность
Неизвестность

Новая книга Алексея Слаповского «Неизвестность» носит подзаголовок «роман века» – события охватывают ровно сто лет, 1917–2017. Сто лет неизвестности. Это история одного рода – в дневниках, письмах, документах, рассказах и диалогах.Герои романа – крестьянин, попавший в жернова НКВД, его сын, который хотел стать летчиком и танкистом, но пошел на службу в этот самый НКВД, внук-художник, мечтавший о чистом творчестве, но ударившийся в рекламный бизнес, и его юная дочь, обучающая житейской мудрости свою бабушку, бывшую горячую комсомолку.«Каждое поколение начинает жить словно заново, получая в наследство то единственное, что у нас постоянно, – череду перемен с непредсказуемым результатом».

Алексей Иванович Слаповский , Артем Егорович Юрченко , Ирина Грачиковна Горбачева

Приключения / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Славянское фэнтези / Современная проза
Авиатор
Авиатор

Евгений Водолазкин – прозаик, филолог. Автор бестселлера "Лавр" и изящного historical fiction "Соловьев и Ларионов". В России его называют "русским Умберто Эко", в Америке – после выхода "Лавра" на английском – "русским Маркесом". Ему же достаточно быть самим собой. Произведения Водолазкина переведены на многие иностранные языки.Герой нового романа "Авиатор" – человек в состоянии tabula rasa: очнувшись однажды на больничной койке, он понимает, что не знает про себя ровным счетом ничего – ни своего имени, ни кто он такой, ни где находится. В надежде восстановить историю своей жизни, он начинает записывать посетившие его воспоминания, отрывочные и хаотичные: Петербург начала ХХ века, дачное детство в Сиверской и Алуште, гимназия и первая любовь, революция 1917-го, влюбленность в авиацию, Соловки… Но откуда он так точно помнит детали быта, фразы, запахи, звуки того времени, если на календаре – 1999 год?..

Евгений Германович Водолазкин

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги

Дегустатор
Дегустатор

«Это — книга о вине, а потом уже всё остальное: роман про любовь, детектив и прочее» — говорит о своем новом романе востоковед, путешественник и писатель Дмитрий Косырев, создавший за несколько лет литературную легенду под именем «Мастер Чэнь».«Дегустатор» — первый роман «самого иностранного российского автора», действие которого происходит в наши дни, и это первая книга Мастера Чэня, события которой разворачиваются в Европе и России. В одном только Косырев остается верен себе: доскональное изучение всего, о чем он пишет.В старинном замке Германии отравлен винный дегустатор. Его коллега — винный аналитик Сергей Рокотов — оказывается вовлеченным в расследование этого немыслимого убийства. Что это: старинное проклятье или попытка срывов важных политических переговоров? Найти разгадку для Рокотова, в биографии которого и так немало тайн, — не только дело чести, но и вопрос личного характера…

Мастер Чэнь

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза