Русская зима

Недели две прожила затворницей, а потом решила, что хватит. Дальше – опасно, можно и не выбраться. Такое чуть было не случилось два года назад после очередной ссоры с Игорем Петровичем. Ну как поссорились – он распсиховался из-за какой-то ерунды, пустяка, она долго пыталась его успокоить, а потом ушла. Так же заперлась в квартире. Сначала долго спала, потом таращилась в айфон, потом слушала песни, которые полюбила в юности, потом – «Серебряную свадьбу». Раз двадцать, подпевая, их «Луну»:

Я – Луна! Я – Луна!Я у вас такая одна.И темною ночью, и среди белого дняЯ улыбаюсь вам всем,

Но скоро меня не станет совсем,И вы тогда узнаете,Каким бывает небо без меня…

А потом выпила бутылку коньяка и проглотила две упаковки феназепама. Уже отключаясь, из омута сна, который очень скоро перейдет в смерть, написала Игорю Петровичу эсэмэску, попрощалась. Он находился в командировке в Европе, там была глубокая ночь, мог бы и не проснуться от булька своего айфона или просто отмахнуться: дура психованная. Но проснулся, не отмахнулся: позвонил Ольге Ропшиной, та примчалась к Серафиме, долбила в дверь, потом вызвала МЧС. Разрезали дверь, увезли на скорой, откачали…

Знакомые быстро купили новую дверь, договорились с хозяевами, чтоб не требовали от Серафимы съехать в ближайшее время, обещали, что деньги за съем будут поступать в срок. А она сама три месяца провела в психушке. Могли и навсегда там оставить, так как это была ее третья попытка умереть.

Несколько дней лежала голой с привязанными к кровати руками и ногами. Ей кололи что-то, от чего всё время хотелось спать, даже простейшая мысль двигалась в мозгу медленно и натужно. Но сквозь это отупение Серафиму пробивала дрожь страха, что узнают родители. Не страха даже, а стыда. И не за то, что хотела себя убить, а что не убила. Убила бы – и всё, поставлена точка, а так…

На четвертый или пятый день к ней пустили сестру.

Женька выглядела спокойной и вроде как равнодушной. Словно ее обязали прийти к чужому человеку. Остановилась в метре от кровати.

– Привет, – сказала Серафима хрипловато, шершаво.

– Привет…

– Родители знают?

– Нет. Им сказали, что ты в Аргентине… Срочно улетала на фестиваль. И телефон там не ловит.

– В Аргентине? – Серафиму рассмешил выбор страны, и она засмеялась, но стало больно – смех скрёб горло.

– А вообще-то ты сука, – не выдержав показного спокойствия, сказала Женька, лицо скривилось. – Сука последняя!.. Ты что делаешь? С родителями, со всеми? Я ведь тебя отфигачу в фарш, когда выйдешь отсюда. Как последнюю чмошницу…

Женька была на шесть лет младше Серафимы, и ей не досталось того надежного, теплого, как бабушкина перина, детства, какое было у нее. Как раз после рождения Женьки начался тот период, когда каждому стало необходимо бороться за существование – середина девяностых… В Омске денег почти никому не платили, газеты гибли одна за другой или превращались в никому не нужные листочки, и папа решился ехать на Север. Вслед за ним поехала мама с восьмилетней Серафимой и двухлетней Женькой.

Они стали очень разными. В природный склад характеров Серафима не особо верила. Конечно, что-то закладывается еще до рождения, но в основном характер формирует окружающая среда. Особенно в первые годы. Серафиму баловали. Не специально. Но как не баловать – первая внучка у крутогорских бабушки и дедушки, первый ребенок у родителей. Ей покупали платьишки, вкусное, с ней сюсюкались, ей читали книжки. А Женька появилась в трудное время, с первых лет у нее не было понятия своего дома, друзей – жилища менялись и менялись, люди появлялись и исчезали… У Серафимы тоже менялись и исчезали, но у нее был фундамент счастливого детства, а у Женьки – нет.

Помнится, когда Серафима приехала в Ханты после первого семестра, то поразилась сестре – Женька превратилась в настоящую гопницу. Маленькую, двенадцатилетнюю, но от этого еще более страшную. А все потому, что родители тогда снимали квартиру в самом гопническом районе. ЦРМ – Центральные ремонтные мастерские – одно название чего стоит.

И Серафима принялась перевоспитывать сестру. Подарила ей сидюшник, накупила дисков с Земфирой, «Мумий Троллем», «Сансарой», Линдой, «Агатой Кристи». При первой возможности везла в Екат, водила по театрам и музеям, тусовкам драматургов и актеров, избегая музыкантов.

Там Женька познакомилась с Вадимом, осветителем в Театре эстрады и, честно дождавшись Женькиного восемнадцатилетия, он сделал предложение. Свадьбу сыграли, правда, позже, но вот пятый год они вместе, живут в квартирке в неплохом районе города, правда, с опять же не очень привлекательным названием ЖБИ.

Сейчас так захотелось оказаться у них дома. Подышать хоть не своей, но родной сестры, семейной жизнью. Погладить их Баклажана, который терпеливо ждет хозяев в будние дни, а по вечерам уютно мурчит рядом с ними на диване.

2