Русская зима

– В смысле, что все узлы, которые я тут навязала – развязаны, и вообще нет этих веревок… Чистый лист пресловутый. Никого…

– Даже меня? – на этот раз голос Оли был обиженно-кокетливый.

Серафима не ответила, наполнила стопки. И осушила свою без чоканья и тоста. Взяла гренку. Она была жирная и жесткая. Не стала закусывать.

– Если честно, Оль, то – да. Ты хорошая, ты моя лучшая подруга. Но ведь подруга… я вот постоянно об этом думаю… мы подруги с тобой по несчастью. Согласись…

– Я так не считаю.

– Считаешь, Оль, просто не хочешь себе признаваться… Давай честно, без обид. Да?

Оля покивала.

– Я честно, потому что мне очень страшно.

– Страшно, потому что обратная акклиматизация. Три месяца в другом мире…

– Ну и даже хорошо, что страшно. В таком состоянии и можно что-то реально изменить.

– Фим, только не надо опять ничего с собой делать.

– Я же сказала – изменить, а не заканчивать. Но я не знаю, как и что именно. Вот от тебя, может, услышу совет. Оль… только ты не обижайся…

– Не надо «Мимино» цитировать.

– А?

– Я тебе обещаю, что не буду обижаться, – почти по складам произнесла Оля. – И постараюсь дать совет, если он у меня найдется.

– Ладно… Так. – Серафима снова налила и снова выпила первой. Как мерзкое, но необходимое лекарство.

И после этой третьей стопочки в голове крутанулось, и теперь даже если бы Оля не разрешила, Серафима все равно бы все сказала. Все, что считает нужным.

5

– Я к тебе исключительно как к старшей сейчас обращаюсь. Как к старшей подруге… Оля, тебе сорок шесть лет. У тебя нет мужа, детей. Ты пятнадцать лет отдала ему… Игорю Петровичу. Ты ждала… Ты ведь ждала, что он сделает тебя женой, что у вас будет семья?.. Ждала?

– Сначала – нет. Сначала просто весело было, интересно. – Ольга говорила ровно, глядя поверх Серафимы. – Потом ждала, а потом снова нет. Потом ты появилась, двадцатилетняя. И я была отправлена в резерв.

– Тебе обидно?.. Погоди! – остановила Серафима, боясь услышать ответ не на тот вопрос, который она пыталась задать: – Тебе обидно, что твоя юность и молодость… вы ведь пятнадцать лет вместе были… что так в итоге случилось? С таким результатом?

– Может быть, это не столько от Игоря зависит, сколько от меня. Я ведь от него уходила. У меня много мужчин было. Эктор, например.

– Это тот испанец?

– Ну да… И что? Через месяц стало скучно. А такой жеребец!.. И ушла. Ну вот скучно, понимаешь?

– Понимаю. – Серафиме тоже бывало скучно с мужчинами, хотя тоже попадались жеребцы.

– Или Денис Гусев, критик… Помнишь?

– Дениса я хорошо помню.

В глазах Оли сверкнула ревность, и Серафима объяснила:

– Он Лёнин друг просто.

– А, да… Мы ведь тоже вместе пожили, даже квартиру снимали. Он читает, пишет и трахается. И так каждый день. Я один раз его распалить попыталась, другой. А потом он собрался и ушел. А понимала ведь, что хорошо нам было, но вот страстей хотелось…

– Уж Игорь Петрович страстями нас обеспечивал. Каждый день как на вулкане. Но я уже не могу, Оль. Мне семьи хочется. Спокойствия, что ли.

– Не получится, – заявила Оля, откидываясь на спинку сиденья.

– Почему?

– Ты подсажена на такой образ жизни.

– Ни фига! К тому же я Рак по гороскопу. А Раку важно свое гнездышко, тихая семейная жизнь.

– И ты с таким гороскопом окунулась в театр?

– Да я не в театр… Писать просто любила.

– Любишь, – строго поправила Оля.

– Наверно…

Серафима наполнила стопочки.

– А я ведь там чуть не осталась, – призналась перед тем, как выпить.

– В Америке?

– Да… Ну, рассматривала такой вариант.

– И каким образом вот так можно остаться в Америке? Контракт предлагали?

Серафима усмехнулась:

– Ну, типа того.

Выпили. Съели по сырному шарику. Оля внимательно смотрела на Серафиму, ждала рассказа, но не торопила.

– Встретила там парня. Тодд. Тодди… Представляешь, говорит по-русски, вообще на России помешан. И это в Айове. Крошечный городок, никаких особых связей с Россией. А он, как его мама рассказала, с детства: Россия, Россия. Окончил факультет русистики в Индиане и вернулся в свою Айову-Сити… На резиденции я одна была отсюда, и каждый год один, в лучшем случае два человека с русским языком… И он прямо ко мне приклеился.

– Симпатичный?

– Ну, милый юноша. На четыре года младше. И прямо не отлипал. Я сначала думала, что из-за языка, а он типа влюбился.

Оля вскинула брови, но вроде не вполне искренне. Впрочем, Серафиму сейчас это трогало слабо, она рассказывала уже больше не ей, а себе. Но себе не станешь так рассказывать – это сумасшествие, наверно.