Русская зима

– Из газеты я давно уволился. В основном дома. С младшей – в школу возил, в художку я в основном. Гуляли с ней много. Прошлым летом вдвоем в Сибирь съездили на полтора месяца. Ей очень понравилось. В деревне… В огороде с бабушкой… Полола, всем интересовалась. Я размечтался, что она тоже уедет. А старшая выйдет замуж в Москве, будем к ней приезжать… Что-то я опять не туда… Короче, не хотелось мне стать таким, знаешь, пожилым московским писателем, у которого один основной маршрут: Литературный институт – Центральный дом литераторов с его Нижним буфетом. А к этому шло. Преподавать в Лит меня наверняка бы взяли, мой мастер уже года два добивается, чтоб я его заменил. Он старенький совсем, почти девяносто лет. И я бы пошел. Но вести семинары каждую неделю, это значит свое забросить. Почти все свое писать перестают, когда начинают вести семинары.

«Николай Владимирович и семинары ведет – драматургии и режиссуры, и спектакли ставит, и театр содержит, еще и сам играет иногда», – мысленно заспорила Серафима.

– Ну а вот как получилось, – продолжал Свечин вслух, но как бы не именно Серафиме, а глядя в потолок, по которому ползали какие-то тени, блики. – Пока на работу ходил, еще терпимо было… Жена, конечно, с характером тем еще… может, и с болезнью… Как со всей страстью любила, так со всей страстью и ненавидела во время скандалов… А потом, когда и я стал сидеть – чаще и чаще…

– Извини, а она не работала? – не выдержала Серафима.

– Так… иногда пыталась. Но в общем – нет. Поэтесса.

– Понятно. – Услышала, что получилось как-то с сарказмом, сказала: – Извини.

– И вот позавчера утром опять… На ровном месте, я считаю. Из ничего. Хотя… В общем, я как-то в интервью среди других писателей Хакасии… а я оттуда ведь… В интервью упомянул одного, а его дочь про родителей жены сейчас сплетни всякие распускает. Они тоже литераторами были… Я и в голове не держал. Ну и она взбеленилась. И так – без крика на этот раз, но с такой злобой… Как с врагом настоящим. Старшая дочь махнула рукой и ушла в институт. И жена следом. «Не могу с тобой в одной квартире. Когда вернусь, чтоб тебя не было». Младшая – ей двенадцать почти – закричала ей: «Не смей так, это мой отец!» До сих пор это слышу.

Свечин коротко рыданул; Серафима хотела погладить его, пожалеть, но что-то остановило. Ждала, что дальше.

– Ну, я собрал рукописи, бритву, пару трусов с носками и ушел. Младшей сказал, что скоро вернусь, но обманул. Не вернусь.

– Не зарекайся.

– Не вернусь. Так уже было… пятнадцать лет назад. Тоже ушел, но остался в Москве. Еще Литинститут не закончил. А после него мастер меня взял соведущим семинара. Старшей тогда лет пять всего было. И я стал воскресным папой. Это мучительно… ужасно… – В его голосе снова булькнуло, он кашлянул и договорил торопливо: – У меня про это повесть есть. – Помолчал, продолжил: – Приехал, встал перед Ленинградским и Ярославским вокзалами и стал думать куда. На север – в Питере есть знакомые, есть деньги что-нибудь снять на месяц-другой. Или в Сортавалу. Я там служил, и года два назад приезжал на встречу с читателями. Они мне предлагали к ним переезжать, стать их писателем. В шутку, конечно, но в таком состоянии и за шутки цепляешься… Или в Кандалакшу. Туда тоже звали жить… Или на восток. Мне Чухлома очень нравится. Городок из девятнадцатого века… На родину страшно было. Страшно перед родителями таким вот предстать… И еще – я о тебе все эти месяцы думал. С Новосибирска. За тот день в Москве мне очень стыдно. Как всё было, как я ушел. Но я чувствовал, что ты обо мне тоже думаешь, и позвонил. И ты сказала «приезжай».

– А других женщин ты в этом смысле не рассматривал? – спросила Серафима.

Свечин ответил не сразу. Точно копался в памяти, рассматривал или нет. Потом сказал:

– Нет. В тот момент вообще никого не хотел видеть, никого слышать. Стоял на этой площади перед вокзалами, люди мельтешат, а я – отдельно. Они в одном пространстве, измерении, а я – в другом. И понимал, что это всё миражи – и Питер, и Кандалакша, и Абакан, и родители даже. Ты одна только реальна. На самом деле есть. Поэтому и позвонил.

– Правда?

Теперь он ответил мгновенно. С выдохом, словно впечатывая слово в историю их жизней:

– Правда.

И Серафиме – она успела обозвать себя наивной, дурехой, глупой – оказалось достаточно этого слова. Она крепко-крепко прижалась к нему и прошептала в самое ухо:

– Если правда – не уходи.

Глава десятая

1

Утро следующего дня началось так, будто они жили вместе уже давно. Проснулись почти одновременно, приняли по очереди душ. Приготовили завтрак – омлет с помидорами, тостеры, кофе. Ели под радио, которое сообщало новости: