Русский ад. Книга первая

– Вы… вы ш-та?.. – Ельцин побагровел. – Вы шта мне… дурака строите? К нам подлетает. Сюда. В Белоруссию! Прямо счас!

«Будет запой», – понял Коржаков.

– Назарбаев – мой друг! – твердо сказал Ельцин.

– Сейчас соединюсь, Борис Николаевич.

– И – чая мне… – Ельцин поднял голову. – С б-бараночками… Как вы любите! По вашему рецепту!

Ельцин был не в себе, ему и в самом деле надо что-нибудь сейчас глотнуть, иначе – умрет.

Коржаков медленно закрыл за собой дверь, и в коридоре на него тут же налетел Бурбулис:

– Ну что, Александр Васильевич?

– Требует Назарбаева.

– Сюда?

– Сюда.

– Началось?..

– Начинается, да…

– Послушайте, – взорвался Бурбулис, – он же… не пианист, чтобы так импровизировать, – а, Александр Васильевич?.. Вы как считаете? Игнорируя мнение соратников.

– Не любите вы Президента, – сощурился Коржаков. – Ох, не любите, Геннадий Эдуардович…

Объясняться с бывшим майором КГБ Бурбулис считал ниже своего достоинства.

Быстро подошел Шахрай:

– Капризничает?

– Приказал вызвать Назарбаева, – хмуро доложил Коржаков.

– Да ладно!.. – не поверил Шахрай.

– Без «ладно», Сережа…

– Тогда… – Шахрай растерянно смотрел на Бурбулиса, – тогда это конец.

– Понимаю… – согласился Коржаков.

– Лучше уж нам сразу Михаила Сергеевича позвать… – промямлил Бурбулис.

– Надо отменить, – твердо сказал Шахрай.

– Не-э понял? – вскинул голову Бурбулис.

– В Вискуляхнет ВЧ. Мы не можем звонить Нурсултану Абишевичу по городскому телефону.

– А как он тогда с Бушем хочет разговаривать? – удивился госсекретарь. – Через сельский коммутатор, что ли?

Шахрай внимательно посмотрел на Коржакова:

– Как состояние?

– Нормальное.

– Да не у вас! У него как?

– Глаза темнеют. Похоже, начинается… – вздохнул Коржаков.

– Надо успеть, – Шахрай резко, не отрываясь, смотрел на Бурбулиса.

– Зачем? – удивился Бурбулис. – Если начнется… Тогда точно успеем… Что угодно подпишет.

– Да?

– Да. За стакан. Или – не получит стакан. И что ему делать? В сугроб из окна?

– Значит, ждем?

– Ждем… – согласился Коржаков.

«Православный неофашизм», – подумал Шахрай.

Они все – все! – все понимали.

Шахрай и Бурбулис молча ходили по коридору-бок о бок…

– Коржаков! Коржаков!

Крик был почти надрывный.

По голосу шефа Коржаков решил, что Ельцин требует водку.

– Кор-ржа-ков!

Здесь же, в коридоре, крутился полковник Борис Просвирин, заместитель начальника службы безопасности Президента по оперативной работе.

– Давай, Борис! – приказал Коржаков. – Только чтоб в графинчике и не больше ста пятидесяти, – понял?

Кличка Просвирина – Скороход.

Он бегал быстрее всех. Тем более – за водкой.

Кремлевская горничная, старушка, убиравшая кабинет Ельцина, упала однажды в обморок, услышав, как Борис Николаевич орет.

С испугу она звала Ельцина «Леонид Ильич», хотя у Брежнева никогда не было этой привычки – пить в Кремле.

Из комнаты раздался шум, будто что-то свалилось на пол.

– Где моя охрана, ч-черт возьми?.. – надрывался Ельцин.

Коржаков открыл дверь:

– Охрана здесь, Борис Николаевич.

Ельцин сидел на диване в широких старых трусах и в белой рубашке, закинув ноги на стул, стоявший перед ним. Правая нога была неуклюже замотана какой-то тряпкой и бинтами.

– Саша, коленка болит… В кого я превратился, Саша?..

У Ельцина начинался полиартрит – суставы разрывались на части.

– Сильно болит, Борис Николаевич?

– Наина мазать велела кошачьей мочой… вонь-то, вонь… тошнит, понимашь…

Коржаков хотел сказать, что тошнит Ельцина не от кошачьей мочи, но промолчал.

Уровень медицинских познаний Наины Иосифовны определялся разговорами с какой-то женщиной из Нижнего Тагила и телевизионными передачами, которые она смотрела без счета.

– Садитесь, Александр Васильевич, – сказал Ельцин. – Пить не будем. Не беспокойтесь.

– А покушать, Борис Николаевич?

– Не буду я… кушать. Просто так посидим.

Коржаков пришел с плохими вестями. Баранников информировал Президента, что Горбачев не только знает об операции «Колесо», но с самого утра ведет консультации с «семеркой», чтобы Европа, Соединенные Штаты и ООН не признали бы новый Союз из «советских осколков», как он выражался…

Переговоры вроде бы шли с пониманием, то есть – в пользу Горбачева.

Голый Борис Николаевич был похож на чудо-юдо из сказки: ему было трудно дышать, он с шумом втягивал воздух и быстро, тоже с шумом, выдавливал его обратно.

«Натуральный Циклоп… – вздохнул Коржаков. – Хотя тот, кажись, одноглазый был…»

– Ну и к-как нам быть… Саш-ша?..

Он задыхался.

– А без вариантов, Борис Николаевич. Если приехали, надо подписывать. Поздно шарахаться. Обратного хода нет.

– Х-ход назад есть, – отмахнулся Ельцин. – Всегда!

И вообще: куда хочу, туда и хожу, – в-вам… вам понятно?

Ельцин медленно снял больную ногу со стула и вдруг с размаха врезал по нему так, будто это не стул, а футбольный мяч.

Стул с грохотом проехался по паркету, но не упал, въехав в ковер.

Ельцин смотрел в окно. И – ничего не видел.

– А еще… – Коржаков ухмыльнулся, – министр Баранников, Борис Николаевич, передает, что Михаил Сергеевич час назад созвонился с Бушем. Сейчас он звонит в ООН, еще куда-то…

Ельцин поднял голову.

– Как звонит? Кому звонит?!

– Всем. Бушу, ООН… – всем!