Русский ад. Книга первая

Трудно, трудно в России без самозванства; Александр Исаевич всегда звал себя сам – на работу, на создание, на подвиг. На каторгу. Он знал, что он творит подвиг, знал, что – Иван Денисович» – подвиг, «Архипелаг» – подвиг, а «Красное колесо» – дважды подвиг!

Он звал себя на труд. И хотя «все мы умираем неизвестными», Александр Исаевич не сомневался: жизнь равняет людей, смерть выдвигает выдающихся!

Смерть в России всегда показывает человека.

Умрет, так узнаем…

А почему же… не при жизни? Кто ответит на этот вопрос?

В доме было очень тесно. Дом уютный, американский, продуманный, на семью, а тесно: Александр Исаевич наскоро одевался и выходил во двор – пошептаться с забором, пик он говорил…

Этот забор, живую изгородь, Александр Исаевич любил даже больше, чем свой письменный стол. Тут, за забором, ему было хорошо и комфортно, легко; он мог неделями, да хоть бы и месяцами не выходить на улицу. Зачем ему люди, – так ведь и улицы в Кавендише мало похожи на улицы. – Кругом лес, сплошной лес, хотя лес в Америке больше похож на парк культуры и отдыха!

Американские города на границе с Канадой – это в самом деле окраина страны. Жизнь в Кавендише… машины, рестораны – только в центре города, но в ресторанах Александр Исаевич всегда находил «душевное запустение» и бывал в них только от случая к случаю.

Почему все издатели – барыги?

Он ходил вдоль забора (здесь, за забором, ону себя) и разговаривал – молча – с самим собой…

Старик и его забор… – за ним, за его забором, чужой мир.

Бешеный и страшный. Чужой, совсем чужой. Он ведь не знал – насколько чужой. Как можно было убить Солженицына? Никак. Или сослать в Америку.

Так ведь он сам себя сослал…

Нашел же – куда!

Он сразу признал этот мир, Соединенные Штаты, не настоящим.

И спрятался от Америки – за забором.

Мир, в котором копится – изо дня в день – злость. Где все предопределено заранее. Наперед. Кем? Неизвестно. Но – раз и навсегда.

Когда его выгнали из СССР, он очень хотел поселиться в Норвегии, на фьордах. Но он был обязан сохранить себя. Норвегия, если бы СССР развязал войну с Англией (Солженицын не сомневался, что война с англичанами будет вот-вот), Норвегия стала бы первой, самой легкой добычей Брежнева и Андропова. («Почти нельзя было выбрать для жительства более жаркого места, чем этот холодный скальный край, – записывает он в дневнике. – Я понял, что в Норвегии мне не жить. Дракон не выбрасывает из пасти дважды…»)

Все его мысли сейчас далеко-далеко, в Петрограде: «Если позван на бой, да еще в таких превосходных обстоятельствах, – иди и служи России!..»

Отшельник: да, отшельник. Моисей в бескрайней пустыне. За Моисеем шла толпа измученных евреев. Пустыня – это космос; Александр Исаевич не сомневался, что там, за его спиной, тоже стоит толпа, но они, эти люди, его знакомые и незнакомые друзья, совершенно не обязаны его видеть, ибо он в самом деле отшельник, таков невидимый стержень его жизни…

Он знает, от кого он ушел.

От Советской власти.

Или – ото всех?

Рейган, Президент страны, давшей ему приют (и большие деньги), пригласил его однажды в Белый дом. В ответ Александр Исаевич отправил телеграмму: если вы, мистер Президент, будете в Вермонте и выберется у вас свободная минута – пожалуйте в гости. Наташа пирог испечет!

Тайна как введение в его литературу, не в книги, нет, – в его труды. В его «узлы». В труды великого каторжника.

«Только твои слова будут памятником этих лет, больше сказать некому…»

Холод, дурацкий холод! Ничто так не портит пейзаж, как пурга. И пронизывающий ветер. Иногда Александру Исаевичу казалось, что забор в Пяти Ручьях – это не забор (да он и на забор-то не похож), а живое существо, совсем-совсем живое – внимательно, пристально за ним наблюдающее.

Он знал, что однажды уже был ему срок: умереть. Смерть приходила за ним. Но остановилась – вдруг – на пороге. Сроки отодвинулись. Огромную, с куриное яйцо, раковую опухоль кто-то… кто? намертво обшил – со всех сторон – такой «кожей», что даже метастазы, ловкие, сильные метастазы, не сумели ее разорвать…

Такие подарки просто так не делаются; теперь Александр Исаевич не сомневался, что жить он будет долго, жить и писать, у него – миссия: разобраться с дьяволом, Владимиром Ульяновым по кличке Ленин.

И покатилось его «Красное колесо»…

…Забор, забор – такое ощущение, он, этот забор, и его сейчас перегородил пополам!

Дьявол выскочил непобежденным.

Да-да-да: «Красное колесо» теряет сюжетное равновесие, и Александр Исаевич отлично видит все сюжетные перепрыги. Требуется время, год… не меньше, чтобы еще раз капитально пройтись по тексту, многое убрать, сократить, переделать… целые главы на самом деле… то есть – чистить, чистить, чистить…

Где же его взять, год-то?

Смерть, она всегда в запасе.Жизнь, она всегда в обрез,

– как говорил Твардовский!

И – не отвлекаться. Главное: не отвлекаться.