Русский реализм XIX века. Общество, знание, повествование

Однако здесь мы имеем дело с новым этапом в духовной и творческой эволюции Толстого, поэтому единство, испытанное Левиным, лишено того гармонического отражения, которое характеризует отношения Пьера с Наташей в эпилоге «Войны и мира». Оно осознано только через свою противоположность, «мучительное чувство раздвоения», и передано через развернутое сравнение, в котором доминирует идея боли и насилия. Развитие любовной линии Левина в «Анне Карениной» показывает, что на этом этапе Толстой «перерастает» схему Сеченова, равно как и свои собственные предыдущие попытки построить любовный сюжет на основе «любви по привычке». Характерно, что, в отличие от героев «Войны и мира», Левин вступает в постромантическую фазу любви не в конце романа, а в середине: искания Левина на этом не завершаются и, реализовав свой семейный идеал, он не обретает состояния гармонии и единства с самим собой и миром (в этом, конечно, отражается духовный кризис самого Толстого, испытанный им в середине 1870‐х годов). Развернутая нарративизация последней фазы любви уже не удовлетворяет Толстого, который начинает подвергать сомнению саму идею «семейного счастья». В «Крейцеровой сонате», полной псевдостатистических данных и квазинаучных деклараций, Позднышев сведет любовь к рефлексу, основанному на половом влечении, но лишенному того идеализирующего и этического элемента, который отмечал в развитии этого чувства «материалист» Сеченов[995].

⁂

Отмеченные мною параллели и расхождения между теорией Сеченова и литературными нарративами второй половины XIX века не сводятся к вопросу о влиянии. Для меня гораздо важнее было продемонстрировать, что между научной мыслью и литературной практикой эпохи реализма существовали более сложные и симбиотические отношения, чем это часто представляется. Не только писатели реагировали на современные научные теории и полемизировали с дискурсом позитивизма (или усваивали его) – процесс шел и в противоположном направлении. В западноевропейском контексте Джиллиан Бир удачно описывает этот феномен как «two-way traffic»: благодаря общему дискурсивному полю, «не только идеи, но и метафоры, мифы и нарративные модели могли быстро передвигаться то в одном, то в другом направлении между учеными и не-учеными»[996].

Это общее поле было, разумеется, не только дискурсивным. Рассмотренные мною авторы – люди эпохи реализма, пик которого в России совпал с глубокими социальными, экономическими и культурными преобразованиями и фундаментальным эпистемологическим сдвигом. Когда романтическая концепция возвышенной неувядающей любви, равно как и романтическая поэтика изображения этого чувства, перестала соответствовать современной эстетике и социальным практикам, возникли поиски альтернативного стабилизирующего механизма отношений между полами. В этих поисках альтернативы, как художественной, так и концептуальной, ученые участвовали наряду с писателями, и их траектории нередко пересекались. Вместе с тем этот сдвиг не был полным разрывом – как литература реализма не могла полностью искоренить романтические приемы и структуры, так и научные теории любви, как мы могли убедиться, отдавали дань романтической философии с ее идеей единства и синтеза.

Таким образом, анализ конвергенции между литературными и научными моделями любви шестидесятых и семидесятых годов XIX века позволяет нам выйти за рамки привычных бинарных оппозиций («романтизм/реализм», «искусство/наука», «идеализм/материализм») и переосмыслить этот ключевой период в развитии русской культуры. Общество этой эпохи зачастую предстает перед нами как глубоко антагонистическое, разделенное на враждебные идеологические лагеря и непримиримые эстетические позиции; однако при более внимательном рассмотрении мы обнаруживаем динамичное, «пористое» и подчас парадоксальное культурное пространство, в котором оказывается возможным «избирательное сродство» между физиологией и литературой, научным трактатом и реалистическим романом, идеями Сеченова и художественными исканиями Льва Толстого.

Мимесис и мета/интертекстуальность реализма

«Писатель другого пошиба»

Теория и практика литературного реализма в романе А. Ф. Писемского «Взбаламученное море» (1863)

Маргарита Вайсман

Лично меня все считают реалистом-писателем и я именно таков, хотя в то же самое время с самых ранних лет искренно и глубоко сочувствовал писателям и другого пошиба…

А. Ф. Писемский. Письмо Ф. И. Буслаеву4 ноября 1877 г.[997]