В дальнейшем параллельно с выполнением своих основных задач Павлов занимался негласным «руководительством» китайской и корейской прессы «в благоприятном для России смысле», направлял работу российских консулов и собственной агентуры по слежке за передвижениями японских морских офицеров по всей Юго-Восточной Азии и в Индонезии, закупал для эскадры Рожественского уголь и вспомогательные суда, трудился над организацией диверсий в тылу японской армии и разрушением подводных телеграфных кабелей Японии, покупал и доставлял продовольствие в блокированный японцами Порт-Артур, а после его сдачи участвовал в эвакуации на родину раненых солдат гарнизона и нескольких тысяч гражданского населения. Большинство этих операций производилось тайно, в крайне неблагоприятной обстановке и требовало огромных затрат. На их осуществление «шанхайской агентуре» было ассигновано более десяти миллионов рублей, львиную долю которых поглотили не основные, разведывательные, а именно побочные, «хозяйственные» операции.
Кроме того, на Павлова посыпались поручения МИД и высшего военного руководства по специальным внешнеполитическим или военным вопросам. Не успел он освоиться в своем новом качестве, как в начале мая 1904 г. наместник направил ему запрос «о силе японских войск, высаженных в Бицзыво и других местах» Ляодунского полуострова, предназначенных для действий против Порт-Артура[911]
; вскоре директор I департамента МИД Гартвиг стал настойчиво интересоваться планами Китая расторгнуть все свои договоры, заключенные с Россией за последние восемь лет, и просил отслеживать «развитие» этого вопроса в дальнейшем[912]; спустя еще две недели новому командующему Тихоокеанской эскадрой Н.И. Скрыдлову срочно понадобилось знать, «когда, как, каким путем, на чем отправится [в] Маньчжурию маршал Ойяма»[913], и т.д. В феврале 1905 г. главнокомандующий телеграфом запросил Павлова о формировании в Японии «шести дивизий кроме трех уже сформированных и перевезенных [в] Корею, а также в каком районе последние сосредоточены, куда направлены или предполагают направиться»[914]. Какой бы вопрос все это разнообразное начальство ни интересовал, в ответ оно всегда ожидало абсолютно достоверные сведения в кратчайший срок, и «шанхайская агентура» редко обманывала эти ожидания.В зависимости от характера сведений добытая информация направлялась в МИД, в российскую миссию в Пекине либо армейскому и флотскому командованию. Одновременно все свои донесения Павлов телеграфировал в главную квартиру наместника, который финансировал его деятельность из находившихся в его распоряжении многомиллионных «специальных средств». «В видах устранения поводов к подозрению со стороны китайцев или иностранцев» относительно целей пребывания Павлова в Шанхае, камергер шифровал даже свою фамилию в конце донесений, и его переписка с наместником шла за подписью и на имя Генерального консула в Шанхае К.В. Клейменова. После отзыва Алексеева в Петербург (октябрь 1904 г.) эти сообщения тем же порядком стали направляться в ставку главнокомандующего в Мукден, а после его сдачи японцам – в Гунжулин.
Вся переписка Павлова была секретной, и большие усилия и время уходили на то, чтобы зашифровать свои и расшифровать поступающие депеши (Плансон, через которого проходила большая часть этой корреспонденции, жаловался в дневнике: «массы телеграмм», «сидим… целые дни, расшифровываем»[915]
). Только за неполный 1904 г. «шанхайская агентура» отправила свыше 700, а получила и расшифровала порядка 650-ти телеграмм. При этом в ходу у нее был не один, а несколько шифров одновременно: со штатными российскими консулами Павлов переписывался цифровым «морским» кодом, с внештатными – буквенным, а агенты и сотрудники, которых он направлял в разные пункты Юго-Восточной Азии для выполнения секретных заданий, снабжались специальными «частными» шифрами; особым кодом в агентуре шифровались донесения «наверх», причем все это, понятно, делалось вручную. В общем, новое назначение потребовало от Павлова мобилизации всех его профессиональных качеств и просто физических сил.