Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Лишним доказательством формального, предвзятого и строго адресного подхода комиссии Фролова стала история с привлечением в качестве второго подследственного генерала Дессино, который, по подсчетам той же комиссии, на «хозяйственные» операции также израсходовал десять с лишком миллионов рублей. Хотя, как вынужденно признал Фролов, в результате в Порт-Артур генералом «ничего доставлено не было», строгие контролеры и «неподкупные» следователи с легкостью простили ему потраченный на это миллион рублей, поскольку все его траты были задокументированы военными аудиторами, состоявшими при нем в Шанхае (в распоряжении же камергера было только три письмоводителя, чиновника МИД, ни один из которых ни имел опыта работы с финансовой отчетностью)[1021]

. В общем, дело Дессино было келейно прикрыто уже летом 1908 г. Новый взмах руки незримого дирижера – и вот уже и газеты напрочь «забывают» о существовании незадачливого генерала, и вся эта история окончательно превращается в «дело бывшего посланника». Таким образом, честь военного мундира была спасена, а Фролов, уже в бытность председателем комиссии произведенный в генералы от инфантерии, отработал повышение во славу военной бюрократии. Вполне удовлетворенным мог себя чувствовать и князь Ухтомский.

Внесудебное разбирательство по «делу Павлова» длилось два года. За это время В.Н. Ламздорф и Д.Д. Покотилов умерли, другие его бывшие сослуживцы, хотя, очевидно, и сочувствовали ему, выступить в защиту не решились; отмолчались адмирал Алексеев с Гартвигом и все высшее военное маньчжурское руководство. Сам подследственный трижды письменно объяснялся по тем или иным инкриминировавшимся ему «хозяйственным» эпизодам. На его объяснения, в свою очередь, давали заключения комиссия Фролова, МИД, Военное и Морское министерства, Министерства финансов, юстиции и другие центральные ведомства; трижды это дело рассматривал Совет министров. В общем, бюрократическая машина работала на полных оборотах, но доводить дело до гласного суда, похоже, никто не собирался – как только об этом заговаривала комиссия Фролова или сам подследственный, им тут же указывали на «высшие» государственные интересы. Подобный фарс можно было остановить в любой момент, но Николай II, который направил Павлова в Шанхай своим собственным «повелением», а в дальнейшем знакомился со всеми его донесениями оттуда, как всегда, занял позицию стороннего наблюдателя. Иначе говоря – с легким сердцем отдал своего камергера на растерзание «изгибов секретарских». Те, в свою очередь, с успехом сделали то, что в свое время не удалось Одагири и его ведомству в Шанхае. 50-ти лет, в расцвете сил Павлов был окончательно отстранен от дел и вышел в отставку, так и не добившись гласного судебного разбирательства. «Приказом по Министерству иностранных дел от 12 ноября 1910 г. уволен от службы согласно прошению, по болезни, с мундиром, последней должности присвоенным, и с пенсией по 4000 рублей в год», – гласит последняя запись в его формулярном списке[1022]

.

С тех пор ничего, хотя бы отдаленно напоминающего «шанхайскую агентуру», у царской России на Дальнем Востоке не существовало. Завершая свою миссию в Китае, Павлов передал дела секретной службы Поляновскому, и тот продолжил их на должном уровне. Самой крупной его работой «по военно-политической разведке» было организованное в октябре 1905 г. наблюдение за возвращавшимися с театра военных действий в Японию войсками. Поляновский установил, что по окончании войны большую часть своих войск Япония из Китая и Кореи вывела, направив туда в апреле 1906 г. не более 15 тыс. штыков[1023]

. «Мне пришлось ознакомиться с данными, собранными при посредстве агентуры Поляновского, – телеграфировал Павлову новый посол в Пекине Покотилов. – Я поражен обстоятельностью и полнотой собираемых им сведений и нахожу, что было бы крайне жаль упразднять подобную организацию за окончанием военных действий. Я считал бы крайне желательным оставление Поляновского в Шанхае в должности хотя бы вице-консула с поручением продолжать собирать сведения, касающиеся Китая, Японии и Кореи с распределением расхода между ведомствами иностранных дел, военным и морским»[1024]

. Необходимость «содержания в Шанхае особой агентуры в целях осведомленности о всех более или менее значительных проявлениях общественно-государственной жизни в странах Дальнего Востока» по возвращении в Петербург отстаивал в МИД и сам Павлов[1025], но тщетно.