Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Отправка второй партии журналистов из Японии в Маньчжурию затянулась, и к концу июня потеряла терпение даже “Times”, объявившая об отзыве своих представителей из Японии. Корреспондентом в Токио был оставлен один постоянно живший там Ф. Бринкли. Впрочем, читатели “the Paper” (как почтительно называли свою газету сотрудники “Times” даже в частной переписке) об этом не узнали: ее редакция упорно не печатала статьи своих дальневосточных представителей, если в них упоминалось о строгостях японской цензуры[1128]. Лишь в середине июля, под угрозой забастовки иностранных журналистов[1129]

и при поддержке Союза прессы (Press Union) самой Японии, который обратился с соответствующим ходатайством в правительство, еще двадцать из них получили разрешение выехать на фронт. Многие к тому времени пробыли в Японии уже по 4—5 месяцев. Но условия их профессиональной деятельности в Маньчжурии не стали лучше. Новые попытки заступничества со стороны Хаяси и его вашингтонского коллеги Такахира (последний ссылался на то, что журналисты Ричард Дэвис и Джон Фокс являлись личными друзьями самого президента Т. Рузвельта), как и очередное вмешательство американского посланника в Токио, который, как всегда, апеллировал к министру Комура, вновь не произвели впечатления на японских военных. Вскоре на годичном собрании британского Института журналистов (Institute of Journalists) в Глазго европейские журналисты заявили и формальный протест по поводу притеснений своих коллег японскими военными властями в Маньчжурии. С таким же протестом выступили и японские журналисты, объединившиеся в Zaiko Press Club.

Так и не получив возможности наблюдать за происходящим на фронте своими глазами и свободно общаться со своими редакциями, иностранные репортеры один за другим начали покидать и Японию, и расположение ее маньчжурской армии, проклиная военных бюрократов и грозясь «употребить все свое влияние, чтобы помешать Японии получать займы в США и Великобритании» и «приступить к разоблачениям относительно действий японцев»[1130]. В августе 1904 г. парижская «Matin» оповестила мир, что «из Японии отправляется судно, на котором выедут в Европу около 30 представителей английской печати, уехавших в Японию в самом начале войны. Японская цензура так строга, что сообщать какие-либо сведения корреспондентам стало совершенно невозможно»[1131]. Не пожелавшие покинуть театр войны перешли на русскую сторону. В конце июля десяток представителей Associated Press,

“New York Sun”, “New York Herald”, “Times”, “Daily Telegraph”, “Standard”, «Figaro» и других периодических изданий Западной Европы и США, кружным путем добравшись до Тяньцзиня, направили русскому военному атташе своего делегата за разрешением состоять при русской армии. «Отзывы корреспондентов, уехавших от японцев, самые для нас благоприятные, – телеграфировал начальству полковник Огородников по итогам встречи с представителем иностранных “перебежчиков”, – [в] восторге [от] наших войск … Послали телеграммы [в] свои газеты, [что] не могут оставаться с японцами, которые их грубо третировали, обманывали»[1132]. «Готовы разоблачать обманы Японии, убийства наших раненых, помешать новому займу», – с удовлетворением констатировал наместник в телеграмме министру иностранных дел, который на запрос Алексеева также высказался всецело за «желательность перехода к нам корреспондентов из японской армии»[1133]. Таким образом, японская пропагандистская машина дала сбой, а русская получила шанс для перехода в контрнаступление, которым, не мешкая, и воспользовалась.

Содержание японской и русской пропаганды

Правда – первая жертва войны.

Cенатор Хирам Джонсон, 1917

Идейная составляющая русско-японской Kulturkampf включала интерпретацию таких фундаментальных вопросов, как причины, цели и характер войны для каждой из конфликтующих сторон (часто – исходя из общих рассуждений на тему столкновения «желтого» и «белого» миров, христианской и нехристианской культур), ответственность за ее начало, национальные особенности русских и японцев и степень их «цивилизованности», состояние вооруженных сил противников, ход самих военных действий, взаимоотношения оккупационных войск и местного населения. Уделялось внимание внутреннему положению России и Японии – ходу мобилизации и текущим общественным настроениям, отношению к войне, состоянию промышленности, финансов, экономики в целом, их государственной и общественно-политической жизни.