Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Наряду с воинствующей антизападной риторикой в странах Востока обстоятельства начала дальневосточного конфликта, уже разобранные нами в предыдущих главах, – высадка Японией своих войск в независимой и нейтральной Корее и ночная атака русских судов на рейде Порт-Артура без объявления войны – заключали в себе большую опасность для образа Японии как миролюбивого государства, выполняющего общечеловеческую цивилизаторскую миссию. Несмотря на это, Япония сумела завоевать почти всеобщие симпатии и в первой половине 1904 г. в идейно-пропагандистском плане доминировала. Угрозу зачисления в агрессоры и «варвары» ей удалось от себя отвести, и многие американские и западноевропейские журналисты, политические, финансовые и общественные деятели охотно рассуждали об агрессивности России, возлагая именно на нее ответственность за начало войны. На англоязычном Западе Япония представлялась «рыцарем в сияющих доспехах, спасающим Запад»; Россия, напротив, выводилась из «клуба» цивилизованных держав[1146]. «Американский народ верил, что Япония ведет войну из самозащиты, и ее отважное противостояние могущественной России вызывало огромное восхищение, – констатируют обозреватели американской печати военных лет. – … Финансовые и университетские круги Америки были одинаково убеждены, что военные успехи Японии означают прогресс цивилизации… Американская пресса приветствовала Японию как идеал молодой нации, сражающейся за альтруистическое дело»[1147]. Стержень такого, внутренне противоречивого, отношения к Японии западного сообщества афористично выразил военный корреспондент “Times” Уильям Гринер: «Японцы – язычники, которые, однако, усвоили себе западную систему моральных ценностей (ethical code

)»[1148]. Как следствие, ни одна из великих держав официально не поддержала обвинения Россией своего противника в вероломстве и изначальном нарушении норм международного права.

Россию японская пропаганда характеризовала как «великого врага гуманности» и «подлинной цивилизации»[1149], как прямую угрозу территориальной целостности Китая, независимости Кореи и существованию японского государства. Такой образ врага, в свою очередь, способствовал тотализации войны для самой Японии. Особенно ярко стремление дегуманизировать противника сказалось на изображении русской действующей армии. Ее оценки были выдержаны в уничижительном тоне и подчас подавались в расистском ключе. «Ни мозгов, ни планов, ни карт, ни подкреплений», «командир в панике», «русская армия деморализована» – обычные газетные ламентации на этот счет[1150]

. Предметом почти исключительного внимания выступали действительные или мнимые факты неумелого русского командования, трусости солдат, плохого снабжения и санитарного состояния войск. Газеты писали о пьянстве и кровожадности «вороватого московита» (thievish Moscovite), его жестокости в обращении с местным населением и пленными, о демонстративном и циничном попрании им представлений о гуманности и норм международного права. Mujik’у, основе армии, подхватывал ту же ноту американец Н. Бэйкон, «недостает грамотности, трезвости, предприимчивости, энергии и честности». «Все это – характерные черты славянской расы, – заключал публицист, – и мои личные наблюдения позволяют классифицировать их в целом как стоящих на более низкой ступени развития, чем негры наших южных штатов»[1151]

.

Распространявшиеся прессой домыслы и слухи относились к разным сторонам армейской и флотской жизни. Печать сообщала то о трагедии, сопровождавшей переход «большого подразделения русских» озера Байкал по льду (итог – 600 замерзших насмерть)[1152]; то о собственноручном расстреле наместником провинившегося офицера перед строем[1153]; то о коварном плане русских отравить реку Ялу, для чего в ее верховья якобы свезено огромное количество «ядовитых медикаментов»[1154]

. Казаки изображались как «далеко не храбрые» полузвери, предпочитающие спать на голой земле, ловить птиц и живьем их пожирать[1155]. Русские дальневосточные моряки, в интерпретации русофобских газет, не столько воевали, сколько пиратствовали, захватывая[1156] иностранные торговые суда, которые к тому же подрывались[1157], на минах, намеренно ими разбросанных, либо обстреливали мирных японских рыбаков.