Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море

Переезд японского дипломатического представительства в Швецию и тамошняя деятельность Акаси не прошли незамеченными в России. «Серьезного внимания в настоящее время заслуживает то обстоятельство, – вскоре доносил в Петербург начальник Выборгского охранного отделения, – что японская миссия в Петербурге после разрыва дипломатических сношений с Россией избрала себе местожительство именно в Стокгольме. Есть основания полагать, что это сделано с тою целью, чтобы удобнее следить за всем тем, что происходит теперь в России … Ближайшими помощниками японцев для получения необходимых сведений из России могут быть высланные за границу финляндцы, проживающие ныне в Стокгольме; для последних же добывание этих сведений не может составить большого затруднения». В Департаменте полиции нашло полную поддержку предложение об организации «более тщательного наблюдения за теми их финляндских обывателей, которые известны своей близостью с высланным элементом»[498]

.

Все это были, однако, полумеры. Руководители российской тайной политической полиции не сумели вовремя понять и оценить потенциальную опасность контактов японцев с финнами и потому ограничились контрдействиями локального характера. Равнодушно встретил известие о переезде японского представительства в Швецию и глава Заграничной агентуры Департамента Л.А. Ратаев. В феврале 1904 г. он вместе с российским консулом в Стокгольме В.А. Березниковым был занят не выяснением взаимодействия японских дипломатов и ссыльных революционных и общественных деятелей, а более прозаическим делом – организацией подкупа высших полицейских чинов шведской столицы с тем, чтобы те приняли меры для «задержания провозимых через Стокгольм транспортов революционных изданий» (имелась в виду главным образом эсеровская газета «Революционная Россия»)[499]

.

Бывший гвардейский кавалерист, заядлый театрал и балетоман, драматург-любитель (писал под псевдонимом «Берников»), известный в петербургских салонах как «корнет Отлетаев», Леонид Александрович Ратаев (1857—1917) был умным, образованным и по-своему талантливым человеком, но, по свидетельству современника, «к полицейскому делу относился без увлечения, несколько свысока»[500]

. В свою бытность в 1902—1905 гг. заведующим Заграничной агентурой Департамента полиции он сослужил российской контрразведке плохую службу. Ратаев не только демонстративно отстранился от дел по «военным разведкам», но и интриговал против своих сослуживцев и коллег, также работавших в Западной Европе, рассматривая их как опасных конкурентов. Он стремился сосредоточить заграничный розыск по политическим делам исключительно в своих руках, и именно благодаря его хлопотам в 1904 г. была закрыта сначала Балканская, а в начале 1905 г. – и Берлинская агентура Департамента с переподчинением ее сотрудников ему самому, как главе центральной агентуры в Париже. Отставленные руководители упраздненных служб не остались в долгу. П.И. Рачковский, заведовавший Заграничной агентурой до 1902 г., и его ученик А.М. Гартинг, пишет современный исследователь, «где только могли ставили ему палки в колеса», а бывший руководитель Берлинской агентуры помимо этого писал на него в Департамент полиции «всевозможные доносы (о халатности и бездействии и т.п.)»[501]

. В общем, согласия и взаимопонимания между российскими полицейскими начальниками разных рангов в эти годы явно недоставало. Не способствовала делу и «чехарда» в руководстве Департаментом полиции. После отставки А.А. Лопухина в начале марта 1905 г. и в течение 8-ми последующих месяцев, когда первая русская революция развивалась по нарастающей, да и война с Японией была в разгаре, этот ключевой пост был доверен бесцветным судейским чиновникам – С.Г. Коваленскому и Н.П. Гарину.

Встреча Акаси с финскими оппозиционерами оказалась для него чрезвычайно полезной и перспективной. Его новые знакомые имели обширные, давние и прочные связи в русских и польских революционных и либеральных кругах и сразу ввели его в самую гущу событий[502]. Благодаря финнам, Акаси впервые осознал, что ему предстоит иметь дело не с каким-то бесформенным движением русских «нигилистов», как он считал до сих пор, а с целым букетом сформировавшихся партий и групп, находившихся к тому же в весьма непростых взаимоотношениях. Не во всем полученные Акаси сведения, однако, оказались верны. Так, численность партий эсеров, социал-демократов и кадетов он определял, соответственно, в 800 тыс. и по миллиону членов в каждой из двух последних (преувеличивая, таким образом, реальное количество их участников в 15—20 раз), а основной причиной разногласий между первыми двумя считал партийную «ревность», хотя и осознавал наличие у них серьезных программно-тактических расхождений[503].