Читаем Русско-японская война 1904–1905 гг. Секретные операции на суше и на море полностью

Судить о том, как и с какой результативностью эти деньги были потрачены, в полном объеме трудно. В литературе можно встретить указания на отдельные случаи добровольной сдачи в японский плен польских военных формирований[511]. По другим данным, число перебежчиков в Маньчжурии с русской стороны вообще было очень невелико и насчитывало немногим более 100 человек, из которых большинство, по свидетельству очевидцев, составлял «человеческий хлам»

[512]. Характерно, что во время переговоров с представителями польского общественного движения летом 1904 г. глава японского внешнеполитического ведомства гарантировал польским перебежчикам «особое» отношение и обещал, что они не будут рассматриваться в Японии как обычные военнопленные[513]
. Воспоминания русских пленных подтверждают, что поляки содержались отдельно от них и пользовались некоторыми преимуществами[514]. Известно также, что в августе 1904 г. представители ППС вели интенсивные переговоры с эсерами, предлагая объединить усилия для проведения в России террористических актов, в том числе взрывов поездов, шедших на театр военных действий с амуницией, снаряжением и военными припасами
[515]. Но эсеры, опьяненные своим недавним успехом на террористическом поприще (состоявшимся 15 июля 1904 г. в Петербурге убийством министра Плеве) и грандиозным откликом на него как внутри России, так и за рубежом, от такой «кооперации» отказались. Интересно, что российский дипломат А.И. Павлов, проинформированный своим агентом в Японии, отметил, что известие об этом убийстве вызвало там «нескрываемое ликование». Японские студенты открыто заявляли, «будто все последние политические покушения в России подготовлялись и руководились японскими, английскими агентами, кои поддерживают действующую у нас революционную пропаганду материальными средствами»[516]
.

Тем временем продолжало развиваться сотрудничество Акаси с Циллиакусом, для которого их встреча оказалась таким же приятным сюрпризом, как и для японца. Еще до начала русско-японской войны Циллиакус проявлял большой интерес к токийским делам, пристально следил за наращиванием японской военной мощи, посещал Японию и даже некоторые свои статьи подписывал псевдонимом «Самурай». С началом военных действий он открыто предсказал победу Японии и не скрывал, что возлагает на поражение царизма особые надежды, видя именно в этом вернейший путь к расширению финляндской автономии. «Исход русско-японской войны, – писал он, – имеет для Финляндии необыкновенное значение»[517]. Планы Акаси удивительным образом совпали с давними намерениями самого Циллиакуса, который одним из первых среди финских оппозиционеров осознал пагубность изоляции от русского освободительного движения. Еще в 1902 г. с присущей ему энергией и целеустремленностью сначала в частной переписке, а затем и со страниц редактировавшейся им газеты «Фриа Урд» («Свободное слово») он убеждал соратников в необходимости практического взаимодействия с русскими революционерами и, не теряя времени, самостоятельно приступил к осуществлению своих замыслов. Используя собственный опыт по транспортировке финской запрещенной литературы из Швеции в Финляндию, с осени того же 1902 г. он начал оказывать аналогичные услуги российским социал-демократам и, по отзыву одного из них, «отлично выполнял свои обязательства»[518].

Ко второй половине 1903 г. Циллиакус сумел в какой-то степени переломить скептическое отношение к своим начинаниям членов руководящего органа партии пассивного сопротивления – Кагала. На состоявшейся в Стокгольме конференции «финляндских сепаратистов», докладывал директору Департамента полиции Ратаев, ее участники пришли к выводу, что «изолированная кучка финляндских агитаторов бессильна для борьбы с русским самодержавием», и решили «объединиться с русскими революционерами»[519]. В результате, по заданию Кагала, в конце 1903 – начале 1904 г. Циллиакус совершил объезд западноевропейских центров русской эмиграции, в ходе которого встретился с социал-демократом Л.Г. Дейчем, эсерами И.А. Рубановичем, Ф.В. Волховским и Н.В. Чайковским, анархистом князем П.А. Крапоткиным, поляками Р. Дмовским и Л. Балицким. Помимо установления или возобновления связей с российской революционной эмиграцией цель этой поездки Циллиакуса заключалась в организации «финляндского бюро прессы» для усиления антироссийской агитации.

Перейти на страницу:

Все книги серии Historia Russica

Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова
Большевик, подпольщик, боевик. Воспоминания И. П. Павлова

Иван Петрович Павлов (1889–1959) принадлежал к почти забытой ныне когорте старых большевиков. Его воспоминания охватывают период с конца ХГХ в. до начала 1950-х годов. Это – исповедь непримиримого борца с самодержавием, «рядового ленинской гвардии», подпольщика, тюремного сидельца и политического ссыльного. В то же время читатель из первых уст узнает о настроениях в действующей армии и в Петрограде в 1917 г., как и в какой обстановке в российской провинции в 1918 г. создавались и действовали красная гвардия, органы ЧК, а затем и подразделения РККА, что в 1920-е годы представлял собой местный советский аппарат, как он понимал и проводил правительственный курс применительно к Русской православной церкви, к «нэпманам», позже – к крестьянам-середнякам и сельским «богатеям»-кулакам, об атмосфере в правящей партии в годы «большого террора», о повседневной жизни российской и советской глубинки.Книга, выход которой в свет приурочен к 110-й годовщине первой русской революции, предназначена для специалистов-историков, а также всех, кто интересуется историей России XX в.

Е. Бурденков , Евгений Александрович Бурденков

Биографии и Мемуары / История / Образование и наука / Документальное
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы
«Русский вопрос» в 1917 — начале 1920 г.: Советская Россия и великие державы

Монография посвящена актуальной научной проблеме — взаимоотношениям Советской России и великих держав Запада после Октября 1917 г., когда русский вопрос, неизменно приковывавший к себе пристальное внимание лидеров европейских стран, получил особую остроту. Поднятые автором проблемы геополитики начала XX в. не потеряли своей остроты и в наше время. В монографии прослеживается влияние внутриполитического развития Советской России на формирование внешней политики в начальный период ее существования. На основе широкой и разнообразной источниковой базы, включающей как впервые вводимые в научный оборот архивные, так и опубликованные документы, а также не потерявшие ценности мемуары, в книге раскрыты новые аспекты дипломатической предыстории интервенции стран Антанты, показано, что знали в мире о происходившем в ту эпоху в России и как реагировал на эти события. Автор стремился определить первенство одного из двух главных направлений во внешней политике Советской России: борьбу за создание благоприятных международных условий для развития государства и содействие мировому революционному процессу; исследовать поиск руководителями страны возможностей для ее геополитического утверждения.

Нина Евгеньевна Быстрова

История
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)
Прогнозы постбольшевистского устройства России в эмигрантской историографии (20–30-е гг. XX в.)

В монографии рассмотрены прогнозы видных представителей эмигрантской историографии (Г. П. Федотова, Ф. А. Степуна, В. А. Маклакова, Б. А. Бахметева, Н. С. Тимашева и др.) относительно преобразований политической, экономической, культурной и религиозной жизни постбольшевистской России. Примененный автором личностный подход позволяет выявить индивидуальные черты изучаемого мыслителя, определить атмосферу, в которой формировались его научные взгляды и проходила их эволюция. В книге раскрыто отношение ученых зарубежья к проблемам Советской России, к методам и формам будущих преобразований. Многие прогнозы и прозрения эмигрантских мыслителей актуальны и для современной России.

Маргарита Георгиевна Вандалковская

История

Похожие книги