Судить о том, как и с какой результативностью эти деньги были потрачены, в полном объеме трудно. В литературе можно встретить указания на отдельные случаи добровольной сдачи в японский плен польских военных формирований[511]
. По другим данным, число перебежчиков в Маньчжурии с русской стороны вообще было очень невелико и насчитывало немногим более 100 человек, из которых большинство, по свидетельству очевидцев, составлял «человеческий хлам»[512]. Характерно, что во время переговоров с представителями польского общественного движения летом 1904 г. глава японского внешнеполитического ведомства гарантировал польским перебежчикам «особое» отношение и обещал, что они не будут рассматриваться в Японии как обычные военнопленные[513]. Воспоминания русских пленных подтверждают, что поляки содержались отдельно от них и пользовались некоторыми преимуществами[514]. Известно также, что в августе 1904 г. представители ППС вели интенсивные переговоры с эсерами, предлагая объединить усилия для проведения в России террористических актов, в том числе взрывов поездов, шедших на театр военных действий с амуницией, снаряжением и военными припасами[515]. Но эсеры, опьяненные своим недавним успехом на террористическом поприще (состоявшимся 15 июля 1904 г. в Петербурге убийством министра Плеве) и грандиозным откликом на него как внутри России, так и за рубежом, от такой «кооперации» отказались. Интересно, что российский дипломат А.И. Павлов, проинформированный своим агентом в Японии, отметил, что известие об этом убийстве вызвало там «нескрываемое ликование». Японские студенты открыто заявляли, «будто все последние политические покушения в России подготовлялись и руководились японскими, английскими агентами, кои поддерживают действующую у нас революционную пропаганду материальными средствами»[516].Тем временем продолжало развиваться сотрудничество Акаси с Циллиакусом, для которого их встреча оказалась таким же приятным сюрпризом, как и для японца. Еще до начала русско-японской войны Циллиакус проявлял большой интерес к токийским делам, пристально следил за наращиванием японской военной мощи, посещал Японию и даже некоторые свои статьи подписывал псевдонимом «Самурай». С началом военных действий он открыто предсказал победу Японии и не скрывал, что возлагает на поражение царизма особые надежды, видя именно в этом вернейший путь к расширению финляндской автономии. «Исход русско-японской войны, – писал он, – имеет для Финляндии необыкновенное значение»[517]
. Планы Акаси удивительным образом совпали с давними намерениями самого Циллиакуса, который одним из первых среди финских оппозиционеров осознал пагубность изоляции от русского освободительного движения. Еще в 1902 г. с присущей ему энергией и целеустремленностью сначала в частной переписке, а затем и со страниц редактировавшейся им газеты «Фриа Урд» («Свободное слово») он убеждал соратников в необходимости практического взаимодействия с русскими революционерами и, не теряя времени, самостоятельно приступил к осуществлению своих замыслов. Используя собственный опыт по транспортировке финской запрещенной литературы из Швеции в Финляндию, с осени того же 1902 г. он начал оказывать аналогичные услуги российским социал-демократам и, по отзыву одного из них, «отлично выполнял свои обязательства»[518].Ко второй половине 1903 г. Циллиакус сумел в какой-то степени переломить скептическое отношение к своим начинаниям членов руководящего органа партии пассивного сопротивления – Кагала. На состоявшейся в Стокгольме конференции «финляндских сепаратистов», докладывал директору Департамента полиции Ратаев, ее участники пришли к выводу, что «изолированная кучка финляндских агитаторов бессильна для борьбы с русским самодержавием», и решили «объединиться с русскими революционерами»[519]
. В результате, по заданию Кагала, в конце 1903 – начале 1904 г. Циллиакус совершил объезд западноевропейских центров русской эмиграции, в ходе которого встретился с социал-демократом Л.Г. Дейчем, эсерами И.А. Рубановичем, Ф.В. Волховским и Н.В. Чайковским, анархистом князем П.А. Крапоткиным, поляками Р. Дмовским и Л. Балицким. Помимо установления или возобновления связей с российской революционной эмиграцией цель этой поездки Циллиакуса заключалась в организации «финляндского бюро прессы» для усиления антироссийской агитации.