Самые странные в мире. Как люди Запада обрели психологическое своеобразие и чрезвычайно преуспели

Интенсивные институты, основанные на родстве, сплачивают сообщества при помощи коллективной идентичности, коллективной собственности, коллективного стыда и коллективной ответственности. В этом мире сосредоточенность на намерениях или других психических состояниях человека может быть менее важна или даже контрпродуктивна. Многие стороны жизни так полно определяются социальными нормами и надзором со стороны других, что догадки о частных представлениях или намерениях людей не очень помогают при прогнозировании их поведения. Вместо этого полезнее знать их положение в обществе, союзников, долги и обязательства. Точно так же важность намерений при вынесении моральных или правовых суждений зависит от отношений между вовлеченными в конфликт сторонами. Если взять крайний случай, намерения могут вообще не играть роли при определении наказания, когда член одного клана убивает члена другого. Если вы лишите жизни кого-то из другого клана, ваш клан будет обязан выплатить виру клану жертвы, и размер этой выплаты не будет зависеть от того, сделали ли вы это случайно — скажем, промахнулись, стреляя из лука по оленю, — или совершили тщательно спланированное убийство. Более того, если ваш клан не выплатит установленную виру, клан жертвы будет считать ответственными всех его членов и отомстит, убив кого-то из вашего клана независимо от его намерений. Напротив, когда люди вырваны из плотной сети межличностных отношений, намерения, цели и представления того, кто совершает действие, приобретают гораздо большую важность. Вне ограничений, налагаемых интенсивным родством, намерения или другие психические состояния людей гораздо больше говорят о том, почему они что-то сделали и что они, вероятно, будут делать в будущем. Именно поэтому эти намерения имеют большее значение, и к ним стоит отнестись со всем вниманием[349]

.

В главе 1 я рассказал об исследовании, в ходе которого группа антропологов описывала представителям традиционных сообществ по всему миру персонажей, которые случайно или намеренно взяли на рынке чью-то сумку («кража»), бросили отраву в деревенский колодец («покушение на убийство»), стукнули кого-то («побои») или нарушили пищевое табу. Мы увидели, что важность намерений при оценке «кражи» менялась от максимума в Лос-Анджелесе и на Украине до почти нуля среди представителей племени сурсурунга с острова Новая Ирландия (Папуа — Новая Гвинея) и жителей островов Ясава (Фиджи). Эти результаты суммировали мнения людей о том, насколько хорошим или плохим был поступок, в какой мере он должен повредить репутации персонажа и как он должен быть наказан. Мы вычитали численную оценку их суждений о персонаже, когда действие было преднамеренным, из такой же оценки, но когда оно было случайным[350]

.

Теперь мы можем объяснить большую часть таких различий в значении преднамеренности при оценке действий других. Представители обществ с более сильными институтами, основанными на родстве, уделяли относительно мало внимания намерениям при вынесении моральных суждений о персонажах. На рис. 6.13 показана корреляция между важностью намерений при оценке действий того, кто взял что-то на оживленном рынке («кража»), и индексом актуальной интенсивности родства, который я создал по образцу ИИР, используя данные, собранные антропологами из нашей группы. Этот показатель объясняет около 90 % различий между разными обществами в том, насколько они учитывают намерения при оценке подобных «краж». Примерно так же выглядит ситуация с оценкой «побоев» и «покушения на убийство». Эти закономерности сохраняются даже после учета индивидуальных различий в образовании и неопределенности местной среды. Впечатляющая сила этих корреляций становится менее удивительной, если учесть, что, в отличие от менеджеров, участников онлайн-опросов и студентов университетов, принимавших участие в ряде описанных выше исследований, люди из большинства этих сообществ продолжают существовать среди полностью функционирующих институтов, основанных на родстве. Жители островов Ясава, например, по-прежнему живут патрилинейными кланами, подчиняются старейшинам, вступают в кузенные браки и коллективно владеют землей[351]

.

^{Риc. 6.13. Корреляция между ролью намерений в оценке «кражи» и индексом актуальной интенсивности родства, который был создан мной по образцу ИИР. Как и ИИР, он основан главным образом на этнографических наблюдениях, но, в отличие от ИИР, описывает не историческую ситуацию, а современные практики}