Санкт-Петербургская быль

Председательствующий. Подсудимая Засулич! (Она встает.) Вы обвиняетесь в том, что, имея обдуманное намерение убить генерал-адъютанта Трепова, пришли к нему в дом двадцать четвертого января сего года с заранее принесенным вами револьвером и причинили ему тяжелую рану из этого револьвера, причем смерть не последовала по обстоятельствам, устранить которые было не в вашей власти. (Тут Анатолий Федорович передохнул и подумал: «Кажется, сформулировано достаточно объективно»). Подсудимая, признаете вы себя виновной?

Ответ. Признаю, что я произвела выстрел.

Вопрос. Угодно вам рассказать, вследствие чего вы сделали это?

Ответ. Я прошу господина председателя позволить мне объяснить мотивы после допроса свидетелей…

У Анатолия Федоровича нет сомнений, что ответы обвиняемой подсказаны защитником, его хватка.

«Недурно, недурно», – подумал Анатолий Федорович и поймал себя на том, что ему тоже по душе то впечатление, которое произвела Засулич.

Полагалось переглянуться с обоими членами суда, нет ли у них возражений против перехода к допросу свидетелей. Оба старика ответили согласием. Не заявили протестов Кессель и Александров. И, поглядев в лежащий на столе список, Кони велит судебному приставу вызвать из свидетельской комнаты майора Курнеева.

Начиналось то, что могло показаться бессмысленным переливанием из пустого в порожнее. Никто ведь не собирался отрицать, что был выстрел. И сама подсудимая уже призналась здесь в этом. Но судебное следствие есть следствие. Свидетели обвинения, по судебной процедуре, допрашиваются первыми.

Впрочем, Кони предчувствовал, что и допрос этих свидетелей может обернуться всякими неожиданностями, и был настороже.

«Сударь мой, – говорил он себе, внутренне усмехаясь. – Сиди уж на двух стульях, как сидел, и не давай ни той, ни другой стороне преимущества».

Ба! Курнеев уже стоит перед судьями. Жарко горят пуговицы его полицейского мундира. Уже на первой минуте допроса он принимается вытирать лоб и шею носовым платком.

Усердно тараща на Кони глаза, майор отвечал на вопросы так косноязычно и скучно, что в зале стали зевать.

Председатель. Вы служите при канцелярии градоначальника?

Ответ. …Так точно… При канцелярии.

Вопрос. В чем заключаются ваши обязанности?

Ответ. Я обязан дежурить… Постоянно находиться при градоначальнике.

Вопрос. Покушение на жизнь генерал-адъютанта Трепова произошло на вашем дежурстве?

Ответ

. Да-с. Так точно…

Вопрос. Расскажите, что вам известно?

Курнеев морщится, делает жалобное лицо. Ах ты, мать моя, что ж тут рассказывать? Вот эта самая злодейка взяла и пальнула. Не пряталась, не пыталась бежать, сама все и признала. Засудить ее, и конец. Тем более, она и на Волковом кладбище на похоронах Некрасова себя ужас как крамольно показала! С угрозой читала стихи, с угрозой! Лично ему, майору, и против власти. Да еще и других в это втянула. За одно такое ей бы каторгу дать!

Наверное, не было в зале другого человека, который бы так прямолинейно и просто понимал происходящее, как Курнеев, и в то же время ничего не понимал.

Рассказывая, Курнеев крякал, вздыхал, прикладывал руку к сердцу, теребил, как школьник, пуговицы своего мундира.

Вступает в допрос Кессель. Первые его слова, глуховатый голос заставляют Кони подумать: «Слабоват дядя, куда ему против Александрова!»

Прокурор

(Курнееву). Далеко ли вы стояли от подсудимой?

Ответ. Шагах в двух, в трех.

Вопрос. В чем была одета подсудимая?

Ответ. На ней была надета шляпа, и, кажется, черный платок повязан сверх шляпы. Затем на ней была надета тальма или пальто без рукавов.

Вопрос. Широкая тальма?

Ответ. Да, широкая…