Сердце феникса

Конечно, заметила! Но признаться в этом – все равно что расписаться в собственном бессилии. Поэтому я равнодушно пожимаю плечами:

– Не понимаю, о чем ты, Эви.

Она с неодобрением качает головой:

– Похоже, ты многого не понимаешь или отказываешься понимать. Извини за то, что скажу сейчас, но ты должна это услышать. У Повелителя Эрионара до тебя было много женщин, так что его предпочтения всем известны. Его привлекают тихие, скромные девушки, нежные и хрупкие, как цветы.

– Настоящие эльфийки, – усмехаюсь. – Такие, как ты.

Она поджимает губы и награждает меня укоризненным взглядом:

– Мой отец хорошо воспитал меня, но сейчас речь не об этом. Силь хотела взять Повелителя с наскока, как мужчину-дроу, и, видимо, получила отказ. Только это не остановило ее. Я пыталась приструнить принцессу, но она мне нагрубила в ответ. Сказала, чтобы я не лезла в чужие дела.

– Ты говорила с ней обо мне?

– Прости. Но я не могу смотреть, как ты мучаешься! – восклицает Эовен с отчаяньем в голосе. – Она же нарочно делает это! Заигрывает с ним, строит глазки – и все у тебя на виду!

Я уже и сама догадалась об этом, но одно дело догадываться, а другое – услышать подтверждение со стороны.

– Ты знаешь, зачем ей это?

Эовен вздыхает:

– Боюсь, она винит тебя в смерти брата. Как-то я случайно услышала ее разговор с Мерильеном. Силь сказала, что если бы ты не появилась в нашем мире, то Айренир был бы жив.

– Бред, – шепчу, опуская глаза, – пусть обвиняет богов. К тому же пророчество…

Не успеваю договорить. Эовен под столом с силой сжимает мою ладонь. И произносит одними губами:

– Не все дроу хотят, чтобы пророчество Рахвен исполнилось! Разве ты сама еще не поняла? Они живут здесь веками, это их дом. Только старики, подобные Даггерту, еще помнят, как хорошо на поверхности, и мечтают вернуться. А молодежь ничего не хочет менять.

– Ты сейчас говоришь о Силириен? – уточняю также беззвучно.

– Да. Она очень любила брата. Берегись, Эль, боюсь, ее цель не Эрионар, а именно ты. Она хочет разбить твое сердце.

Мне удается выдавить из себя слабую улыбку, а еще хватает сил заверить, что мое сердце в надежной броне, и что похождения Эрионара меня не касаются. На самом деле я вру. Прежде всего – себе.

И убеждаюсь в этом на следующий же день.

***

С утра все идет как обычно. Я даже не догадываюсь, что это последний спокойный день перед тем адом, в который меня бросит судьба. Сначала Архив, потом занятия по магии, сегодня как раз очередь Гарвейна издеваться над моими многострадальными пальцами.

Мы с Эрионаром молча копаемся в бумагах. На столе высится небольшая стопка из тех, что я отложила. Там есть и тот трактат, из-за которого я свалилась с кресла. Асур об этом ничего не сказал, значит, Гарвейн держит слово и хранит в тайне этот маленький инцидент.

Непроверенных записей становится все меньше и меньше. Мы обнаружили несколько документов, в которых мелькают слова «феникс» и «магия жизни», а еще книгу с гравюрами, на которых в подробностях изображено рождение феникса. Но я молчу, что нашла ритуал воскрешения мертвых.

У меня было время подумать над тем, что в нем написано. Особенно поразмыслить над пунктом про жертву. И прийти к неутешительному выводу.

Со стыдом я призналась себе, что не готова стать этой жертвой. Не хочу умирать ради того, чтобы Айрэ вернулся к жизни и жил без меня! Я хочу жить вместе с ним! Хочу вернуть его для себя.

Если бы для его воскрешения нужно было кого-то убить, я бы убила. Но все гораздо сложнее. Кто-то любящий должен сам, добровольно отдать свою жизнь. И это точно должна быть не я!

Несколько дней я мучилась сомнениями, почти не спала, отвечала невпопад на уроках и даже начала огрызаться на невинные шутки веров. Пока не созналась самой себе: я не смогу его воскресить. Даже когда я верну силы феникса, этот факт не изменится. У меня нет нужной жертвы.

Нужно найти другой ритуал! Но как бы лихорадочно я ни искала, везде писалось одно и то же: кто-то должен добровольно отдать свою жизнь, чтобы Айрэ вернулся из мира мертвых.

Мне страшно от того, что я начала его забывать. Отчаянно цепляюсь за образ, оставшийся в памяти, но с каждым днем он становится все туманнее и туманнее.

Конечно, у меня есть медальон с его портретом, который я бережно храню и даже взяла с собой в Миррагдель. Да и в портретной галерее дворца висят огромные, в человеческий рост полотна, изображающие не только погибшего кронпринца, но и других членов его семьи: Мерильена, Силириен, Даггерта, даже Джанну. На месте портрета Дартовера зияет черный прямоугольник в тяжелой бронзовой раме, который я окрестила «квадратом Малевича». Есть портреты и других предков, не представляющих для меня ни малейшего интереса.

Но дело не в этом. Я поймала себя на том, что когда закрываю глаза и вспоминаю темного принца, то перед внутренним взором возникает его портрет.

В своих воспоминаниях я все чаще вижу Айренира таким, каким его запечатлел придворный художник. В той самой одежде, с тем самым выражением на лице, с тем самым застывшим в пространство взглядом. А еще таким, какой он лежит в хрустальном гробу.