Серый ангел (СИ)

Вспомнив все прошлые любови, Борис загрустил. Вообще, своей жизнью он был доволен. Но иногда на него накатывали приступы внезапной хандры. Он сделал знак Роджеру. За неделю их знакомства они научились понимать друг друга без слов, и через секунду перед Борисом стоял наполовину наполненный стакан. Заветная бутыль тотчас исчезла под стойкой. Борис посмотрел на Роджера через призму стакана, кивнув ему, и медленно осушил его до дна. После чего подкурил заранее приготовленную сигарету и с наслаждением затянулся.

— Ну, и здоров же пить этот парень, — сказал кто-то на немецком языке слева от него. — Интересно, где он так научился?

— Этот русский, наверняка, из Сибири. Они там все хлещут самогон в обнимку с медведями и потом спят с ними.

Все та же история, подумал Борис. У него никогда не было русского подданства, но чисто славянская внешность в купе с рязанской физиономией многих вводили в заблуждение. И если кто-то пытался умышленно задеть его славянское происхождение, он заводился с пол-оборота. Борис был уже изрядно подшофе, а пьяному, как известно, море по самое колено. Вот где в полной мере сказывались его национальные корни. Как рассказывала Борису его бабушка, его прадед был большим мастером по части выпивки и драки, но во время Второй мировой войны сложил голову где-то под Сталинградом.

Борис повернулся, чтобы рассмотреть остряка. Многие говорили, что с тех пор как Орбинск стал свободным городом, здесь появилось много всякой швали. Этот случай не являлся исключением. Скошенная челюсть, белобрысые рыбьи глаза, лет двадцать пять-двадцать шесть, не больше, считает себя крутым и явно хочет быть лидером. Второй тип, стоящий за ним — здоровенный бугай, Арнольд Шварценнегер, типа “Терминатор жив”, только выражение лица не бесстрастное, а туповато-дегенеративное, физиономия вся в царапинах, как будто его недавно драла кошка. Видимо, он у первого на подхвате. Расклад ясен.

Первого: было в нем что-то противное, что вызывало непреодолимое чувство брезгливости — Борис сразу окрестил Клопом. Второго — из-за неестественной бугристости мышц Борис про себя назвал Гуманоидом, то есть он хоть и похож на человека, но таким не является. Борис посмотрел Клопу прямо в глаза, некоторые задиры в подобных случаях дают задний ход. Но на этот раз это не сработало. Клоп растянул свои и без того узкие губы в наглой улыбке:

— Смотри — не смотри, а я сказал, то, что сказал.

— Вел бы ты себя по скромнее, это тебе не Третий рейх, парень, — немецкий Бориса не безупречен, но вполне понятен.

— Но это и не Коминтерн, — парировал Клоп, — и КГБ тебе здесь не поможет.

О, господи, подумал Борис, КГБ уже лет шестьдесят как благополучно загнулся, а им до сих пор пугают маленьких детей. Возле стойки повисла напряженная тишина. Борису показалось, что воздух вокруг наэлектризован. Во всяком случае, в баре обращают на них внимание. Роджер даже оставил двух девиц у стойки, которые уже десять минут с ним заигрывали, и, подойдя поближе к очагу напряженности, застыл, как гончая в предвкушении травли. Фридрих с деланным безразличием смотрел на эту парочку, но Бориса это не обманывало. Он знал, что кроется за таким вот взглядом: больше евреев Фридрих Изаксон не любил всяких адольфов-фрицев-гансов. Он был готов принять участие. Даже бравый капрал дядюшки Сэма, отвлекшись от водопоя, встал между Борисом и Клопом.

— Take it easy, boys — прогудел он. Гуманоид потянулся к заднему карману джинсов. Кастет или нож, подумал Борис, если не какая-нибудь миниатюрная стрелялка. Зрачки у него расширились, нехороший признак: жди или выстрела, или ножа в бок.

— Утгард! Сигмунд! — Клоп с Гуманоидом встрепенулись — Как вы себя ведете?

Окрик прозвучал как хлопок хлыста, глаза у Клопа-Утгарда как-то сразу потускнели и, подернувшись какой то прозрачной ряской, снова стали безжизненными и тусклыми.

— Вы много выпили! Идите домой!

Встав из-за одного столика, из глубины зала к ним направлялся какой-то человек: в шикарном дорогом костюме c заурядной внешностью рядового клерка. Подойдя к стойке бара, он сделал какой-то пренебрежительный жест, после которого Утгард и Сигмунд как две побитые немецкие овчарки поплелись к выходу. “Дрек!” — в след им негромко, но внятно пробурчал Изаксон. Тип в шикарном костюме повернулся к Борису.

— Прошу прощения, мистер Ласаль, за этот неприятный инцидент. Я хочу извиниться за моих сотрудников. Они перебрали пива. Да и жара эта выматывает, прямо Африка какая-то. Надеюсь, вы позволите себя угостить. Что вы пьете?

Речь незнакомца была совершенно чистой, хотя улавливался еле заметный акцент. Скорее всего американский, решил Борис, и не ошибся.

— Мы знакомы? — спросил Борис.

— Только односторонне, — ответил господин в костюме. — Я прочел почти все ваши статьи, а ваша книга произвела на меня громадное впечатление. Позвольте представиться: Джон Девилсон.

Борис ответил на его рукопожатие, успев заметить ухоженные, как только после маникюрши, руки, и даже уловил запах модного одеколона.

— Что вы пьете? — поинтересовался Девилсон.