Шакспер, Shakespeare, Шекспир. Роман о том, как возникали шедевры

А тот, наверно, был на седьмом небе: еще бы, сакральное одиннадцать, сопровождавшее все наши встречи, посвященные проклятому «АлефЛамедРеш», победоносно возникло и тогда, когда встреч не было.

Он сразу сообразил, что в некоторых из тех десяти сонетов я молил его жену стать моею. И не удивился моему категорическому отказу от оплаты, только сказал: «Да, Уилл, ты прав»… смешно, но это был единственный случай, когда он признал мою правоту…

Что ж, Роджер, встретившись с тобою Там, я первым делом сообщу, что об этом же молил Элизабет и во всех последующих посвященных ей катренах, – умолял и тогда, когда в написанных строчках не было ни слова о любви! И она, твоя несчастная девственница-жена, откликалась на мои мольбы дивными сонетами – и в нашей духовной связи поэтов мы обретали такую слиянность, такое единство, какие не дает даже соитие.

Я сообщу, Роджер, что во времена нашей совместной, тройственной работы над шедеврами, когда тебя не было рядом, она, твоя жена, улыбалась мне так, что души наши тут же становились одной душой!

«Тебе, Роджер, стоило – ох как стоило! – ревновать Элизабет не к Джону Донну, а ко мне, ко мне, ко мне!» – вот что я скажу, впервые встретив тебя Там.

А больше ничего не скажу…

Но я же хотел вспомнить о двух смертельных обидах, как вспомнил их тогда, четыре года назад, переваривая обильный завтрак и херес – его в бутылочке было до обидного мало, едва хватило на три четверти моего именного бокала; вспомнил во всех подробностях – и они впрыснули в меня яд сразу же и надолго.

Почему же сейчас, перед смертью, так трудно вспоминать?

Элизабет, Бетси, ну покинь же, совсем ненадолго, мое сердце, уступи место былым обидам!

Я написал Ратленду в Бельвуар, что хотел бы навестить его и вручить переизданного «Гамлета», в котором он, сам о том не ведая, столь многое помог улучшить – лорд же ответил, что через две недели охотно примет меня в Кембридже.

Быть с ним наедине в том самом кабинете совсем не хотелось, быть там без нее совсем не хотелось, но все же поехал, рассчитывая, как сейчас помню, на похвалу – уже не отдельным репликам и монологам, а всей пьесе.

И ведь вправе был рассчитывать, до сей поры уверен, что вправе!

В тот день он был со мною странно вежлив, сказал бы даже – обходителен. Довольно быстро перелистал страницы и сказал:

– Спасибо, Уилл, я сразу понял, еще прочитав первое кварто, – правда, говорят, оно был пиратским, – как тебе дорога эта пьеса, как тщательно ты ее писал. Еще раз спасибо за ценный подарок!

– Да, Роджер, – обрадовался я. – Ты все понял правильно. Действительно, писал с непривычной, что уж скрывать, тщательностью, даже приглашал на дом переписчика. Пришлось отвалить кучу денег, но не жалею – «Гамлет» того стоит, ты не находишь?

Он кивнул, но как-то неохотно…

– Роджер, – загорячился я, – в чем дело, Роджер? Ты же, как всегда, обнаружил в пьесе тьму недостатков, я это вижу. Так не сдерживайся, не изменяй себе! Или ты – уже не ты? Твои беды тебя сломали?!

– Беды? Нет, только одна беда – мы с Элизабет расстались. Но и это меня не сломало, а сделало мягче. Ко всем, кроме нее. Например, к тебе. А к ней, напротив, ожесточило. Думаю иногда, что в каждом из нас заложено строго отмеренное Великим Архитектором Вселенной, не убывающее, но и не возрастающее количество доброты – и если мы становимся добрее к одним, то других неизбежно ждет отторжение. Исключение – предатели, вроде Бэкона, им вместо доброты отпущена трусость… Впрочем, давай о пьесе, если тебе этого хочется. Она, вплоть до гибели Полония, завораживающе хороша, на уровне «Ромео и Джульетты» и твоих десяти сонетов. Есть правда некий разброд во временах, уж извини за мелочность…

– Разброд во временах?! – перебил я. – Ты имеешь в виду фразу Гамлета: «Порвалась дней связующая нить»?[16]

– Уилл, да пойми ты наконец: речь не о фразах! В «Гамлете» множество великолепных фраз, их будут смаковать и трактовать веками. Но для меня важно сохранение или – увы! – нарушение того высокого смысла, который должен быть заложен в каждую хорошую пьесу. Но давай по тексту! Когда принц и Горацио приветствуют друг друга, то ясно, что в Дании они встречаются впервые – ведь Гамлет спрашивает: «Что принесло вас к нам из Виттенберга?» И вдруг, Горацио в ответ заявляет: «Я видел вынос вашего отца». Уилл, как такое возможно? Для того чтобы поспеть к выносу тела покойного короля, Горацио должен был покинуть Виттенберг почти следом за Гамлетом. Но мало того, что они не встретились дорогой, так Горацио даже не подошел к своему другу принцу и не выразил соболезнования?!

– Но он – человек низкого положения и не решился, хотя да, в университете они были друзьями… – попробовал было возразить я.