Ночь со среды на четверг началась почти так же, как обычные ночи, но кончилась она значительно хуже. Козодои кричали в долине с такой необычайной настойчивостью, что многие не могли заснуть, и в три часа ночи все телефоны почти одновременно лихорадочно зазвонили. Те, кто снял трубку, услышали пронзительный, полный страха и отчаяния голос: «О Боже, помогите!» За призывом последовал грохот – и на этом все кончилось; что-либо предпринять никто не решился. До самого утра люди не знали, откуда поступил вызов, пока не обзвонили всех на линии и не обнаружили, что не отвечают только Фраи. Правда вскрылась часом позже, когда поспешно собранный отряд вооруженных мужчин отправился к дому Фрая, находившемуся на краю долины.
То, что они увидели, как и ожидалось, было ужасно. Растительность вокруг дома была примята, земля изрыта ямами-следами. Дома больше не было – его вдавило внутрь, точно яичную скорлупу; среди руин не обнаружили никого – ни живого, ни мертвого, только зловоние и похожее на смолу липкое вещество. Семью Элмера Фрая вычеркнули из дальнейшей истории Данвича.
В это же самое время в Аркхеме за закрытой дверью комнаты, уставленной книгами, разворачивалась иная фаза ужасных событий – внешне спокойная, но в сути своей тревожная и чрезвычайно напряженная.
Принадлежавшие Вильбуру Уэйтли рукописные материалы, напоминающие дневник и доставленные в Мискатоникский университет для перевода, вызвали немалое волнение и недоумение среди специалистов как по древним, так и по современным языкам. Алфавит рукописи отчасти напоминал почти исчезнувшую разновидность арабского языка, имевшую хождение в Месопотамии, однако был неизвестен никому из экспертов. В конце концов лингвисты пришли к заключению, что в тексте пользовались алфавитом искусственным, похожим по своей сути на шифр; впрочем, ни один из обычных криптографических методов не смог предоставить ключа, пусть и были испробованы все мыслимые языки, на которых мог писать автор. Старинные книги, спасенные из жилища Уэйтли, оказались невероятно интересными, а некоторые из них обещали открыть новые, порой ужасающие перспективы для философов и ученых, однако в данном вопросе они оказались бесполезными.
Одна из этих книг, представляющая собой тяжелый фолиант с железной застежкой, была написана буквами еще одного неизвестного алфавита, который на этот раз походил на санскрит. Найденную в доме Уэйтли старинную рукопись в конце концов передали в полное владение доктора Армитиджа, так как он ко всей этой истории питал особый интерес и к тому же обладал широкими лингвистическими познаниями и навыками расшифровки мистических формул Античности и Средневековья.
Армитидж допускал, что вышеуказанным алфавитом могли тайно пользоваться некие запретные культы, корнями уходившие в глубокую древность и унаследовавшие многие формы и традиции колдунов сарацинского мира. Вопрос этот, однако, не имел первостепенной важности: если символами, как подозревал ученый, в каком-то современном языке пользовались для шифра, знать их происхождение было необязательно. Армитидж считал, что, учитывая огромный объем текста, его автор почти наверняка пользовался родным языком – разве что за исключением некоторых формул и заклинаний. В связи с этим доктор взялся за рукопись, исходя из предположения, что бо́льшая часть текста была написана по-английски.
Зная о множестве неудачных попыток коллег, доктор Армитидж понимал, что стоящая перед ним загадка достаточно серьезна и на простое решение рассчитывать не приходится. В течение всех последних дней августа ученый изучал криптографические труды, пользуясь обширнейшим фондом университетской библиотеки, тратя долгие вечерние часы на постижение «Полиграфии» Тритемия, «О скрытом значении букв» Джамбаттисты делла Порта, «Трактата о шифрах» Блеза де Виженера,