Шепчущий во тьме

Один мой рассказ назывался «Окно в мансарде»; он был опубликован в 1922 году в январском номере «Уисперс»[66]

. Довольно во многих местах, в особенности в южных штатах и на Западном побережье, из-за жалоб кисейных барышень журнал изымали с прилавков, а Новую Англию не проняло совершенно – на мою экстравагантность там лишь пожимали плечами. Начать с того, отмечала публика, что описанное в «Окне…» существо было биологически невозможным – разумеется, это всего лишь один из чокнутых деревенских толков, что Коттон Мэзер по наивности вписал в свой сумбурный труд “Magnalia Christi Americana”

[67]

, да к тому же столь сомнительной достоверности, что даже он не отважился назвать место, где произошло непотребство. А уж то, как я утрировал кратенький очерк старого мистика, и вовсе никуда не годилось, разве что обличало меня как полоумного и пустозвонного графомана. Да, Мэзер сообщил о факте рождения монстра, но лишь пошлый охотник за сенсациями мог додуматься, что существо выросло, заглядывало по ночам людям в окна и пряталось в мансарде, во плоти и в воплощении призрака, пока по прошествии веков некто не увидал его в окне – и впоследствии даже не смог описать, что же это было такое, из-за чего волосы у него враз поседели. В общем, историю «разнесли», о чем и не преминул мне попенять Джоэл Мэнтон. И тогда я рассказал ему, что в старинном дневнике, ведшемся с 1706-го по 1723 год, который попался мне в семейных бумагах всего лишь в километре от того самого места, где мы сидели, – прочел и об этом, и о неоспоримой подлинности описанных шрамов на груди и спине моего предка. Еще я рассказал о страхах жильцов здешней округи – как поверья шепотом передавались из поколения в поколение и как отнюдь не вымышленное безумие поразило мальчика, который в 1793-м наведался в один заброшенный дом проверить некие следы, что якобы должны были там сохраниться.

Какая же это была противоестественная жуть! Не диво, что поныне впечатлительных студентов бросает в дрожь от пуританской эпохи в Массачусетсе. Крайне мало известно, что творилось под сукном, – очень мало; но сколь же чудовищно должно быть внутреннее гниение, раз прорывается наружу такими гадкими гнойниками. Гонения чернокнижников зловеще высвечивают бурлившее месиво в перемолотом человеческом разуме, но даже это сущая малость. Не было ни красоты, ни свободы, что ясно по архитектурным и бытовым пережиткам да по пропитанным ядом проповедям умственно ограниченных богословов. Под этой проржавевшей железной смирительной рубашкой таилось тараторящее уродство, извращенность и бесноватость. Воистину, вот где обитал апофеоз невыразимого!

В демонической шестой книге своего сочинения, которую лучше не читать после захода солнца, Коттон Мэзер не стеснялся в выражениях, обрушивая свои проклятья. С суровостью ветхозаветного пророка и лаконичной невозмутимостью, в коей впоследствии с ним так никто и не сравнился, он поведал о животном, которое произвело на свет нечто большее, чем животное, но меньшее, нежели человек: существо с бельмом на глазу, – и о заходящемся воплями пропойце, вздернутом на виселице за то, что у него имелся такой же изъян на глазу. Вот и весь скудный рассказ Мэзера, без малейшего намека на дальнейшее развитие событий. Возможно, он просто ничего не знал – или знал, да не решился предать огласке. Во всяком случае, именно так повели себя другие ведающие: все публичные источники умалчивают, почему шептались о замке на двери перед мансардной лестницей в доме бездетного, опустившегося и озлобленного старика, установившего плиту из аспидного сланца без единой надписи на некой пугающей могиле, – в то время как при желании можно выявить достаточно туманных легенд, от которых стынет в жилах даже самая жидкая кровь.