Шепчущий во тьме

Все это содержится в найденном мной семейном дневнике – все передаваемые тайком, полные недомолвок байки о существах с бельмом на глазу, замечавшихся по ночам в окнах или на глухих лугах близ лесов. Некая тварь напала на моего предка ночью на проселочной дороге и оставила следы рогов на его груди и следы когтей, подобных обезьяньим, на спине; и во время осмотра места происшествия на предмет следов в утоптанной пыли обнаружили перемежавшиеся отпечатки раздвоенных копыт и отчасти человекообразных лап. А однажды конный почтальон поведал, что видел, как на холме Медоу-Хилл[68] перед самым рассветом некий старик с криком гнался за скакавшим вприпрыжку неописуемо уродливым существом, – и многие поверили очевидцу. Естественно, самые несусветные вещи обсуждались одной ночью 1710 года, когда хоронили бездетного опустившегося старика в семейном склепе прямо позади его дома, в непосредственной близости от безымянной могильной плиты. Дверь мансардной лестницы открывать даже и не подумали – просто оставили дом, жуткий и пустой, ничего в нем не тронув. Когда же из него доносился шум, люди лишь с дрожью перешептывались да уповали на крепость дверного замка. Все их надежды обратились в прах после ужасного события в доме пастора: там не осталось ни одной живой души и ни одного целого тела. С течением лет в легендах все чаще стал упоминаться призрак; полагаю, существо, коли оно было живым, в конце концов умерло. В людской же памяти страх задержался надолго, густо замешенный на загадочности истории.

Пока я все это рассказывал, Мэнтон притих. Было очевидно, что мои слова произвели на него впечатление. Когда я прервался, он отнюдь не рассмеялся, но со всей серьезностью спросил про мальчика, сошедшего с ума в 1793-м и, надо полагать, ставшего героем моего рассказа. Я объяснил другу, зачем паренек наведался в тот заброшенный дом, которого прочие сторонились, – попутно заметив: раз уж он верит в способность окон сохранять образы сидевших перед ними и порой являть их, причина будет ему небезынтересна. Итак, мальчик как раз и хотел посмотреть на окна ужасной мансарды, наслушавшись преданий о замеченных за ними тварях, – и в результате выскочил оттуда с безумными воплями.

Выслушав меня, Мэнтон какое-то время пребывал в задумчивости, но постепенно к нему вернулся скептический настрой. Чисто теоретически допустив существование некоего противоестественного чудовища, он напомнил мне, что даже самая жуткая природная аномалия необязательно должна зваться «невыразимой» или научно неописуемой. Воздав должное логичности и упорству своего друга, я добавил еще кое-какие откровения, услышанные от местных стариков. Поздние легенды о призраке, разъяснил я, связаны с чудовищными фантомами уродливее самых омерзительных форм органической жизни: с фантомами исполинских зверообразных форм – порой видимыми, а порой лишь осязаемыми, по безлунным ночам плававшими в воздухе и появлявшимися в старом доме, в склепе позади него и на могиле, где подле основания нечитаемой плиты проросло деревце. Правдивы или же вымышлены неподтвержденные предания о том, что фантомы насмерть бодали рогами или душили людей? В любом случае в существ этих непоколебимо верили, а старейшие местные жители так и вовсе трепетали перед ними.

Впрочем, за последние два поколения призраков почти позабыли – возможно, они потому и полувымерли, что остались без людского внимания. Вдобавок возникают сомнения при рассмотрении вопроса в эстетическом плане: если человеческие душевные эманации претерпевают столь гротескные искажения, то стоит ли ждать выражения или воплощения хоть сколько-то внятного образа от такой запредельной и отвратительной вещи, как призрак злобного гибрида, сущего надругательства над природой? Беря начало в недоразвитом мозге получеловеческого уродца, не будет ли подобный призрак являться, во всей своей омерзительной истине, умопомрачительно, вопиюще невыразимым?

Меж тем час наверняка уже был весьма поздний. Мимо меня совершенно бесшумно скользнула летучая мышь, и, полагаю, тварь задела и Мэнтона: хоть в полнейшей темноте его было и не разглядеть, я все же ощутил, как он взмахнул рукой. Через мгновение мой друг заговорил:

– А этот дом с окном в мансарде сохранился и по-прежнему заброшен?

– Да, – ответил я ему. – И я туда ходил.

– И как, нашел там что-нибудь? В мансарде… ну, или еще где?

– Под скатом крыши, у самого свеса, лежала куча костей. Возможно, их-то и увидел тот мальчик – если он был излишне впечатлительным, для припадка ему не понадобилось бы и образов на оконном стекле. И если все эти кости остались от одного тела, то это было болезненно сумбурное, просто бредовое чудовище. Оставлять подобные останки на белом свете было бы сущим кощунством, так что я вернулся с мешком и отнес их к гробнице позади дома. В ней есть широкий разлом, куда я и сбросил кости. Только не думай, что на меня нашло умопомрачение, – видел бы ты тот череп! Из него торчали рога сантиметров по десять, зато черты лица и челюсть были прямо как у тебя или меня.