Шепчущий во тьме

Эта повесть, написанная в 1931 году и впервые изданная в апреле 1936-го, является единственным произведением Лавкрафта, которое было опубликовано как самостоятельная книга при его жизни. В конце 1935 года издательство «Виженери Паблишинг Кампэни», основанное в том же году Уильямом Л. Кроуфордом, издателем журнала “Marvel Tales”, одобрило проект выпуска «Мглы над Иннсмутом» в качестве самостоятельной книги. Задумка была реализована в ноябре 1936 года, но в издании было так много ошибок набора, что Лавкрафт настоял на продаже книги вместе с эрратой (которая также оказалась составленной с опечатками). Лавкрафт был крайне недоволен подходом «Марвел»; в письме к своему другу Ли Макбрайду Уайту, 30 ноября 1936 года, он написал: «Моя “Мгла над Иннсмутом” наконец-то издана, но, даже будучи первой моей авторской книгой в твердом переплете, она не радует меня, как могла бы. Издание прескверного качества: тридцать опечаток, кривая верстка, слабый переплет. Хорош только набор иллюстраций – та, что вынесена на обложку, отлично передает иннсмутский дух». Всего Кроуфорд напечатал 400 экземпляров, но переплетено было только 200; другие были позже уничтожены. Об этом издании Роберт Вайнберг написал: «Было напечатано всего несколько сотен экземпляров книги, и даже такой микротираж не удалось продать, хотя издание было доступно по выгодной цене – доллар за экземпляр – и отличалось хорошей бумагой, черным льняным переплетом, иллюстрациями». Как единственное прижизненное издание Лавкрафта в твердой обложке, книга стала одним из дорогостоящих раритетов. Плохие продажи книги убедили Уильяма Кроуфорда в тщетности усилий по ее переизданию. После смерти Лавкрафта в 1937 году его фанат Август Дерлет попытался снова опубликовать повесть; он получил отказы от “Weird Tales” и журнала “Famous Fantastic Mysteries”. Только в 1941 году новый редактор “Weird Tаles”, Дороти Макилрайт, согласилась напечатать «Мглу…» при условии, что будут произведены некоторые сокращения авторского текста.

Рассказы

Дагон

Я пишу эти строки в состоянии крайнего нервного напряжения, потому что уже нынешней ночью меня не станет. У меня нет ни пенни, и запас наркотиков, дававших мне силы жить, подошел к концу. Я не могу более выносить эту муку и собираюсь выброситься из окна моей мансарды на грязную улицу внизу. Не считайте меня безвольным дегенератом, попавшим в рабство к морфию. Когда прочтете эти наскоро написанные страницы, вы, возможно, догадаетесь – хотя и не сможете понять до конца, – почему мне приходится искать забвение в смерти.

Инцидент, сгубивший мою жизнь, произошел в одном из самых пустынных и редко посещаемых районов необъятного Тихого океана. Пакетбот, на котором я служил вторым помощником, был атакован немецким рейдером. Война только начиналась, и морские силы немцев еще не достигли последующей степени деградации; поэтому наше судно было взято в плен по всем правилам, а его команде предоставили все права, положенные пленным морякам. Дисциплина у наших тюремщиков была столь плоха, что через пять дней после пленения я сумел бежать в маленькой шлюпке с достаточным запасом воды и провизии.

Очутившись наконец на воле посреди океана, я не имел никакого понятия о своем местонахождении. Не будучи сколько-нибудь опытным навигатором, я мог лишь весьма приблизительно определить по солнцу и звездам, что нахожусь где-то к югу от экватора. О долготе я ничего не знал, и на горизонте не виднелось никакого берега или острова. Погода стояла тихая, и бессчетное число дней я бесцельно дрейфовал под лучами обжигающего солнца, ожидая увидеть либо проходящий мимо корабль, либо полоску обитаемой земли на горизонте. Но ни корабль, ни земля не появлялись, и я начал впадать в отчаяние от своего одиночества среди громадной синей бездны.

Изменения произошли, пока я спал. Как это случилось, я уже никогда не узнаю, поскольку мое забытье, беспокойное и полное странных сновидений, длилось долгое время. Когда я наконец пробудился, то обнаружил, что почти наполовину погружен в какую-то дьявольскую черную жижу, которая ровным слоем покрывала все пространство вокруг, насколько хватало глаз. Моя лодка лежала на некотором расстоянии от меня.

Можно предположить, что первым моим чувством было удивление, рожденное таким полным и внезапным изменением пейзажа, однако в тот момент я был больше напуган, чем удивлен. В воздухе и гнилой почве было что-то зловещее, вызывавшее дрожь. Местность была усеяна костями дохлых рыб и какими-то непонятными предметами, погруженными в жидкую грязь этой необъятной равнины. Пожалуй, не стоит пытаться описать обычными словами предельный ужас, таившийся в полной тишине и беспредельной пустоте. Не было никаких звуков, и я не видел ничего, кроме черной грязи; эта унылая картина в сочетании с безмолвием породила во мне тошнотворный страх.