Шепчущий во тьме

Как уже говорилось, я переехал в замок 16 июня 1923 года, взяв с собой семерых слуг и девять кошек – последних существ, к которым испытывал привязанность. Самого старого кота, семилетнего Негра, я привез с собой из Болтона, что в штате Массачусетс, а остальными обзавелся, пока жил в семье капитана Норриса во время реставрации замка.

Пять дней наша жизнь протекала в полном спокойствии, и я занимался в основном систематизацией сведений о нашей семье. Я сумел получить довольно подробный отчет о последней здешней трагедии и бегстве Уолтера де ла Поэра; сдается мне, этот отчет и был содержанием конверта, пропавшего во время пожара в Карфаксе. Выходило, что моего предка не без оснований обвиняли в убийстве всех обитателей замка, кроме четверых доверенных слуг. За две недели до случившегося он сделал некое шокирующее открытие, изменившее весь его образ мыслей, но оставшееся не известным никому, кроме, может быть, слуг, которые помогли ему в осуществлении кровавого замысла и впоследствии бежали неведомо куда.

Эту преднамеренную резню, жертвами которой стали отец, три брата и две сестры, местные крестьяне охотно простили, а служители закона отнеслись к ней так спокойно, что виновнику удалось ускользнуть в Вирджинию безо всякого вреда для жизни и даже для чести. По общему мнению, он очистил землю от некоего древнего проклятия. Я с трудом мог предположить, какое открытие толкнуло его на столь ужасный поступок. Зловещие предания о своей семье были, без сомнения, известны Уолтеру де ла Поэру с самого детства и вряд ли могли так сильно повлиять на него. Быть может, он стал свидетелем какого-то жуткого древнего обряда или отыскал в самом замке либо в его окрестностях некий пугающий символ? В Англии его помнили тихим, скромным юношей, в Вирджинии же он оставил впечатление человека пугливого и осторожного, но никак не жестокого. В дневнике одного знатного путешественника, Франциска Харли из Бельвью, он описан как образец чести, достоинства и такта.

22 июля произошел первый странный случай, оставленный тогда почти без внимания, но приобретший важное значение в свете последующих событий. Происшествие было довольно незначительным, и странно, что его вообще заметили в тех обстоятельствах: я уже упоминал, что поселился в окружении разумных и здравомыслящих слуг в замке, где было новым все, кроме каменных стен, – и всякая мнительность казалась мне абсурдной.

В тот раз я обратил внимание, что мой старый черный кот, чьи повадки я хорошо знал, казался неестественно встревоженным и беспокойным. Он нервно бегал из комнаты в комнату и постоянно обнюхивал стены, оставшиеся от старинного здания. Я понимаю, как банально это звучит – как архетипический пес в готическом романе, который всегда рычит перед тем, как хозяин видит привидение, – но не могу подавить в себе этих воспоминаний.

На следующий день слуга пожаловался, что все кошки в замке ведут себя беспокойно. Он явился в мой кабинет, обширную комнату на втором этаже, с арочными сводами, панелями из темного дуба и трехстворчатым готическим окном, глядевшим в пустынную долину под известковой скалой. Я тут же припомнил, как Негр крался вдоль западной стены и скреб когтями новые панели, покрывавшие старую каменную кладку.

Я ответил слуге, что, должно быть, камни под панелями испускают запахи или испарения, неуловимые для людей, но воздействующие на чуткое обоняние кошек даже через деревянную преграду. Я действительно так думал и, когда слуга заговорил о наличии мышей или крыс, возразил, что их не было здесь триста лет и что даже полевые мыши не могли бы сюда забраться. В тот же день я заехал к капитану Норрису, и он заверил меня, что полевые мыши ни в коем случае не стали бы проникать в каменный замок столь странным образом.

Тем вечером, отдав обычные распоряжения камердинеру, я удалился в спальню западной башни, которую выбрал для себя. Из кабинета в нее вела старинная каменная лестница и короткая галерея, отделанная заново. Сама спальня была круглой, с высоким потолком; ее стены были украшены не деревянными панелями, а гобеленами, которые я лично выбрал в Лондоне.

Впустив в комнату Негра, я закрыл тяжелую готическую дверь, разделся при свете электрической лампы, искусно имитировавшей канделябр, потом выключил свет и улегся на резном ложе под балдахином, а кот занял свое законное место у меня в ногах. Полог я не задернул и лежал, глядя в узкое окошко. В небе догорала заря, и ажурные створки окна образовывали причудливый узор.

Должно быть, некоторое время спустя я заснул, поскольку помню, что очнулся от довольно странных снов, когда кот резко вскочил со своего уютного места. В тусклом свете зари я видел его силуэт: голова вытянута вперед, передние лапы опираются на мои лодыжки, задние напряжены. Он не отрываясь смотрел в какую-то точку на стене; я не заметил там ничего особенного, но тем не менее стал всматриваться туда.