Шмуц

– Я хочу, – говорит она Мойше. – Я хочу в колледж, и я снова туда пойду. В мазельдиге шо, – говорит она, в добрый час. Желает себе удачи, как желала бы беременной, которая вот-вот разродится. – Но сейчас я не хочу. Перестань из-за этого волноваться. Лучше уйди.

Рейзл говорит бесстрастно, как робот, но это срабатывает. Мойше встает с кровати и подходит к двери, обида свисает с него, как нити цицита.

– Я не понимаю, – говорит он.

– Ты не обязан, – говорит Рейзл. – Это ведь моя жизнь.

– Тати тебя заставляет? – спрашивает он. – Если так, ты должна сказать.

Его взгляд сильнее любого прикосновения. Ему нельзя до нее дотрагиваться, нельзя ее обнимать. Было можно, пока они были детьми – они играли в прятки, он хватал ее и щекотал, когда она скрывалась за зимними пальто; она всегда там пряталась вне зависимости от времени года. Она помнит, как-то раз он так ее защекотал, что от смеха у нее началась икота. Тогда тати сказал Мойше: «Хватит! Ты уже не ребенок! У тебя скоро бар-мицва!» Хотя Мойше было всего десять. Тогда их обоих накрыла волна стыда. Им было так стыдно, что отец их отругал, что заставил их подумать о прикосновении так, как они раньше не думали. После этого они не говорили друг с другом – не только в тот день, но и на протяжении нескольких недель.

Но Мойше не сдерживается.

– Это неправильно, Рейзи. Ты ведь так старалась, чтобы учиться в колледже, – говорит он. – Я хочу, чтобы ты его окончила. Я не позволю тебе бросить то, что ты начала.

Слова Мойше звучат как пророчество – будто их произнес зейде, будто он сказал то, о чем она и так уже думала, но в чем пока не могла признаться себе. Она и правда бросила то, что начала. И этот позор переносит ее в новое, суровое место. Мойше никак не может ее защитить, никакие слова брата отцу ей не помогут. Она одна.

– Иди, – говорит Рейзл. – Иди обратно в иешиву, больше учись, меньше кури, добейся смихи. Иди.

Топлес

На следующий день, в пятницу, эрев шаббес – и в день летнего солнцестояния, как говорит Сэм, самый длинный день, который можно провести на пляже, – Рейзл собирает сумку. Она кладет больше трусов, чем советовала Сэм, потому что они у нее есть, все постиранные. Мами все стирает по четвергам, чтобы на Шаббат у всех была чистая одежда, а Гитти раскладывает – это ее задача. Поэтому Рейзл складывает восемь пар трусов, тайные джинсы, тайный черный свитер с V-образным вырезом. Она слышала – Сэм ей сказала, – что ее туш выглядит в джинсах сексуально. У нее нет помады, но Сэм сказала, что можно покусать губы, чтобы они стали красными. Краснее. Она убирает в рюкзак все, что только может. Она достает наличку из своих банков-ботинок и банков-лифчиков, хватает две горячие халы, только из печки, с подноса у окна, и уходит из дома, как будто на работу, но на самом деле идет в библиотеку, где привычно видеть людей, сидящих перед компьютерами с огромными сумками на протяжении нескольких часов. Она не может смотреть там порно, но ее все равно ждет другой мир. Она находит фотографии пляжа, куда днем пойдет с Сэм – она никогда не была в этой части Куинса или вообще на пляже, только на озере за городом, – а затем находит онлайн-курс по бухгалтерии, пройдя который, она сможет получить диплом, не посещая никакого колледжа, не участвуя в дискуссиях.

В четыре ее уже ждет Сэм, они едут на метро, затем пересаживаются на автобус и от остановки идут на пляж пешком, а на прогулке к ним присоединяются Курт и Соло. Борода Соло стала длиннее, и у обоих парней – мужчин? – в мочках ушей большие черные кружки. Сэм и Курт распивают банку пива; когда оно заканчивается, останавливаются посреди тротуара, чтобы поцеловаться, значит, сегодня Сэм больше по душе шванц

, а не шмунди. С плеч Курта и Соло свисают пляжные полотенца, на Сэм – раздельный купальник, и Рейзл чувствует себя еще более одетой, чем обычно, без купальника, без полотенца.

– Не переживай, Рей-Рей, – говорит Сэм, громко смеясь. – Этот пляж – топлес. Хватит одних трусов. Я взяла нам полотенце на двоих и еще водку, так что все вообще отлично.

Сэм откручивает красную крышку, отпивает и передает бутылку Рейзл. Жидкость пахнет ужасно, как медицинский спирт или тряпка, которую она прикладывает к груди и лбу Йосси, когда у него высокая температура. Пахнет хуже шнапса ребецин. Но Рейзл задерживает дыхание и пьет, пьет, пьет.

– Эй, Рейзл, оставь нам хоть пару глотков, – говорит Курт, выхватывая у нее бутылку.