Шмуц

– Йа, мами, – Рейзл осторожно забирает у матери компьютер. – А гройсен шкоах, – шепчет она, благодарная за привычную тяжесть в руках. Ее охватывает такая сильная тяга, что она едва ли не дрожит, едва ли не роняет машину. Она кладет ноутбук на стол, где он в безопасности, ей не хочется открывать его при мами, показать излишнее рвение. Она отворачивается от него и крепко обнимает маму, чувствуя облегчение и при этом волнение – что будет теперь, когда ей его вернули?

– Уф, Рейзеле, не так крепко, – мама хихикает, вдруг похожая на взволнованную девочку. – Турнишцуген фар тати.

– Не бойся, я ему не скажу.

Мама обнимает ее за плечи.

– Дай взглянуть на твой счастливый пуним.

Что ты смотришь?

– Ты была так близка к тому, чтобы покинуть дом, – говорит Подгорец. – И ты ушла. Но, кажется, ты этого не хотела. Почему же?

– Вы думаете, мне надо уйти? – спрашивает Рейзл.

– Нет, вовсе нет. – Подгорец недолго молчит. – Ну… – Она ставит ноги в скромных туфельках на низком каблуке рядом и выпрямляет спину, расправляет плечи. – Неважно, что я думаю. Главное – что думаешь ты.

Очередной вдох, щеки доктора Подгорец надуваются, затем выдох – втягиваются обратно. Эта Подгорец всегда задает вопросы исподтишка.

Итак: почему она не уходит?

Рейзл вдруг понимает, что не раз задавала себе этот вопрос, но по отношению к мами: как она может с ним оставаться? Гнев тати, его перепады настроения от меланхолии до страшной бури – он как тигр, вырвавшийся из клетки.

Но у многих женщин трудные мужья. Больные мужья. Сколько женщин играют роль жены, даже когда мужчина не играет роль мужа? Сколько женщин остаются, заботятся, никогда не уходят?

Но это не объясняет, почему Рейзл не уходит.

– Ради мами, – говорит Рейзл. – И Гитти, и Мойше. Ради Шаббата. Ради Песаха.

Как она будет слышать а-Шема, если уйдет? Ведь а-Шем знает, что она там, он будет искать ее там, там звать ее, даже если она съест то, чего есть не должна. Это сад правил и запретов, сад с непротоптанными дорожками.

– Иногда я хочу поговорить с а-Шемом, – говорит Рейзл. – Не молиться, не просить помощи, не восхвалять Его, когда он так далеко. Я хочу, чтобы а-Шем был прямо здесь… – Рейзл проводит рукой по комнате, по пространству между ней и психологом.

Рейзл видит, что это не показалось Подгорец чем-то важным.

– М-м, – отзывается доктор и кладет одну ногу на другую. – И что бог говорит, когда ты его зовешь?

Затем Подгорец краснеет.

– Тебе неприятно, когда я говорю «бог»? Тебе будет комфортнее, если я буду говорить «ха-шем»?

Рейзл приподнимает бровь, но ничего не говорит. Можно подумать, ей или а-Шему есть дело, как Подгорец называет вещь, в существование которой не верит.

– Ладно, – снова начинает Подгорец. – Если бы бог был здесь, если бы ты его позвала и он пришел, что бы ты ему сказала?

Рейзл представляет, как комната наполняется матовым светом, как облако над скинией, когда евреи скитались по пустыне. Ее вопросы не выживут. Его Присутствие заполнит все пространство, отменит ее вопросы.

Подгорец меняет тему:

– С тех пор, как ты снова получила компьютер, как тебе?

– В каком смысле?

– Порно такое же, как и раньше? – спрашивает доктор Под.

В Рейзл закипает гнев. Потому что ответ – нет. Порно вообще не такое, как было раньше. Первую ночь, когда она получила компьютер, она вообще не спала, а смотрела и смотрела до самого утра. Все видео были ужасные, просто ужасные, несексуальные. Неинтересные, некрасивые.

– Ненавижу порно, – говорит Рейзл. – И вас ненавижу.

Доктор Подгорец кивает. Подбородок медленно опускается и поднимается.

– Вы испортили порно, но не вылечили меня. Даже на пять минут, вообще не вылечили. Я не могу найти видео, которые мне нравятся. Включаю одно, оно скучное, и мне просто хочется включить следующее.

– А что ты там ищешь?

– Ничего не ищу. Просто хочу смотреть следующее, дальше и дальше.

Рейзл смотрит не меньше прежнего. Возможно, она смотрит даже больше, потому что теперь не пытается делать уроки, а о работе думать не хочет. Она смотрит все больше и больше, но ей кажется, что смотреть нечего. Мужчины делают все, что обычно делают, женщины реагируют, как обычно реагируют. Одинаковые движения, одинаковые звуки, одинаковые выражения лица, с каждым просмотром кажущиеся все более фальшивыми.

Но она все равно не может заставить себя остановиться. Каждый раз в первую секунду ее щекочет надежда. Каждый раз, как она заходит в интернет, в ожидании первой сцены в ней теплится надежда, что она увидит что-то другое, что-то такое же новое, как когда она увидела порно в первый раз, и что сегодня она снова сможет почувствовать то электричество.

– Мне нужно найти то, что меня удивит. Я должна смотреть больше, чтобы найти что-то настоящее. – Рейзл замолкает. А потом добавляет: – Сука.

Подгорец чуть вздрагивает, но комментарий ее не задевает.