Затягиваясь, я осматриваю зал. Окрашенный свет создает иллюзию, что здание до потолка заполнено розовой водой, и в ней тела покачиваются, трутся друг о друга. По чьей-то оголенной спине сползает капля пота. Спина красивая, сильная, под кожей перекатываются мышцы. Вдыхаю, выдыхаю дым, чувствую легкое щекотание на губах, в горле, в груди, в животе – и слабое, призрачное, но все-таки возбуждение. Девушка целует девушку, касаясь длинных прядей ее каштановых волос. У меня тоже каштановые волосы. Я тоже хочу, чтобы меня целовали. Такое ощущение, что никто и никогда этого не делал.
– Это незаконно – находиться здесь?
– Незаконно. Ну как, уже бежишь к себе в кухню?
Я решительно смотрю ему прямо в глаза.
– Нет, спасибо. Не могу упустить возможность сделать что-то запретное.
– Надо же когда-нибудь и не упустить, – соглашается Науэль. – Выпьешь что-нибудь?
– Что-нибудь… мозговышибательное, – решаюсь я.
– Ого, – протягивает Науэль и уходит к барной стойке. Через минуту возвращается: – Тебе коктейль с апельсином или с лаймом?
– Что такое лайм?
– Похож на лимон, только зеленый.
– Ого, – повторяю я высказывание Науэля.
Он ухмыляется.
Я наблюдаю, как он подходит к барной стойке и по-свойски болтает с барменом, потом заговаривает с облаченным в костюм мужчиной лет сорока–сорока пяти. Этот человек похож на адвоката или юриста. Его ждут большие проблемы, если кто-то узнает, где он проводит ночи. В меняющемся свете рубашка Науэля становится то розовой, то фиолетовой, то синей. Он тянется за стойку и берет лайм. Бармен подает ему бокалы. Это мир Науэля, здесь все знакомо ему до последней мелочи. Я пытаюсь представить, что знакомо и мне.
Науэль ставит бокалы на наш столик. Я беру у него лайм и сжимаю двумя руками. Кожица прохладная, гладкая. Подношу лайм к носу, вдыхаю его запах – горький, свежий, – и мои затуманенные мозги слегка проясняются.
– Эль, ты не видел моего братца? – к нашему столику приближается такая девушка, что у меня отпадает челюсть. Она выше меня на голову, и на ее предплечьях круглятся мускулы, хотя тело очень женственное, едва не разрывает маленькое кожаное платье.
– Привет, Шелби. Видел, как он прошел в туалет.
– Опять плачется. Его придурок скопытился.
– Давно пора. Хотя он быстро найдет себе нового. А ты, я вижу, подросла. Тысяч пятьдесят за каждую?
– Пятьдесят пять.
– Ничего, они быстро окупятся.
Она ослепительно улыбается и приподнимает свои груди, направляя на Науэля воинственно заостренные соски.
– Уже окупились. Ты имей в виду, если что.