Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости

Филипп: Однообразие, одиночество, лишение сна. Монахи-пустынники живут в режиме, который вы описали, на протяжении года, двух, трех – на протяжении десятилетий. Как им это удается? И ради чего они это делают?

Максим: Они любили вспоминать притчи Иисуса о жемчужине и купце[86]. Человек отдает все ради поля, на котором спрятано сокровище. Эти слова – о выборе, о том, что человек считает ценным. Но здесь есть еще один смысл: внутри чего-то обыденного может оказаться что-то очень важное. Иосиф Хаззайа говорит: то состояние, которого достигает мистик, становится для него сайбартой (saybartā), пищей, источником поддержки[87]. А Иоанн Дальятский даже приводит такой образ: земля, из которой сделан Адам, была для него одновременно матерью и источником пищи – и сравнивает действие Духа с этой землей

[88].

Филипп: Земля как источник пищи, надеюсь, не в буквальном смысле?

Максим: Должен вас огорчить. Тот же Иосиф Хаззайа описывает невероятную радость, которую может переживать человек, так что он забывает про еду и земля ему становится хлебом[89]. А Несторий Нухадрский в одном тексте повторяет многие слова Иосифа и говорит, что в этом состоянии, если возможно (!), ты даже ешь землю, и она кажется тебе слаще меда[90]. Так что земля в самых разных смыслах. Но для них это было просто выражением крайней степени радости – когда человек чувствует, что все сошлось, что он обрел свою цельность и он счастлив. Если на вас накатило подобное чувство, вы, наверное, можете сказать, что готовы плясать на столе.

Филипп: Я в такие моменты ем снег и сплясать могу, это правда.

Максим: Ну вот видите. А Иоанн Дальятский в одной из своих бесед вспоминает монаха, который, ощущая в сердце обжигающую божественную любовь – рэхмфу

(reḥmṯā), – не мог сдерживать слов[91]. Иоанн пишет, что счастье это было так велико, что сведущие бы это осудили, а несведущие решили бы, что он сошел с ума[92]. Наверное, каждый, кто был по-настоящему счастлив, может представить, о чем идет речь.

Филипп: Но что за источник силы открывает в себе мистик, который поддерживает его и даже заменяет ему обычную еду?

Максим: Про еду Исаак Сирин заботливо замечает, что в этом состоянии нельзя находиться долго, иначе ты просто умрешь от голода[93]. А если говорить об источнике, то в текстах мистиков я нахожу описания двух путей к нему. Один – уже знакомый нам образ колодца. Или вообще образ раскапывания чего-то скрытого.

Филипп: Как у Егора Летова.

Под столетними сугробами библейских анекдотов,Похотливых православных и прожорливых католиков,Покинутых окопов и горящих муравейников –Вечная весна в одиночной камере[94].

Максим: Один из самых важных для меня текстов! Когда я узнал его, я увлекался библейской критикой – реконструкцией того, как библейские тексты выглядели на самых ранних этапах своего существования и что они значили для своих первых читателей. В шутку, но иногда и всерьез я связывал слова Летова с тем, как ты докапываешься до текста Библии сквозь вероучительные споры, обряды и вообще все то, чем обросло христианство за многие века. Мне даже стали сниться сны про то, как я сижу на берегу зимней Яузы и раскапываю угольки в оледенелой земле. А сейчас я сказал бы, что путь пяти созерцаний, о котором мы говорили[95]

, – это не уход от реальности, а стремление докопаться до самого подлинного в себе через все трудное и неприятное. То самое дно колодца[96]. Летова я открыл для себя одновременно с Феодором Мопсуестийским, и у обоих почувствовал волю к вечной весне через честный взгляд на изнурительный мир. Я даже говорил себе, что Летов – это перевоплощение Феодора Мопсуестийского.

Филипп: Кстати, настоящее имя Егора Летова – Игорь, Игорь Федорович. Все сходится (почти).

Максим: Ничего себе – он даже имя себе поменял, как в монашеской традиции.

Филипп: Получается, когда ты погружаешься внутрь самого себя, ты находишь там не кучу дерьма, а сокровище.

Максим: Куча дерьма тоже вполне вероятна, но на самом дне все равно будет сокровище. Это как золотая ваза на дне деревенского туалета.

Филипп: Сравнение с деревенскими туалетами мне довольно близко, потому что одна из самых полезных вещей, которые я сделал за последние 25 лет, – построил вместе с товарищем небольшой сортир типа скворечник на руинах скифского и древнегреческого поселений. Когда мы приехали на археологические раскопки, первым нашим заданием было вырыть выгребную яму. И вы знаете, в тот год я действительно нашел маленькую античную бусину. Не помню, в том ли месте, где мы копали сортир, но это была настоящая древнегреческая бусинка.