Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости

Максим: Исаак Сирин сравнивает состояние человека, чувствующего беспросветный мрак и бессилие, с состоянием женщины в потугах[108]. Очевидно, Исаак Сирин, как и я, не мог отвечать за такое сравнение, однако в обществе, в котором вырос будущий мистик, дети рождались не за стенами больниц – точно так же и в моей семье большинство детей родились дома. И мне знакомо состояние, в котором кажется, что напряжение никогда не закончится и сил ни на что не хватит, – и как раз это состояние становится фоном для перелома ситуации. Исаак Сирин советует найти самый малый предмет сосредоточения, за который можно было бы уцепиться. Можешь еще молиться – молись. Не можешь молиться – останься в позе медитации (Исаак говорит о простирании на полу или о действии, которое он называл «падать на лицо», речь идет о преклонении колен и касании лицом земли). Не можешь и этого – хотя бы не выходи из затвора. Не можешь сделать ничего – накройся мантией и засни.

Филипп: И это тоже будет считаться за усилие?

Максим: Да, от человека требуется сделать такое минимальное усилие, какое для него сейчас возможно, и именно это усилие может стать жестом, открывающим дверь в новое.

Филипп: Это красивая мысль, я в это верю, спасибо! Но все же до конца не понимаю, как сон под мантией может помочь открыть дверь в новое?

Максим: На самом деле о сне и снах мистики говорят очень много. Шем'он д-Тайбуте[109]

обращается к монаху, который сомневается в том, что может найти в себе нечто большее, чем постоянное повторение молитв и ритуалов. Шем'он советует ему осуществить практику тонкого сна, о которой говорит сирийская мистическая традиция:

Доводить себя до изнеможения повторением [молитв] – совсем не великое [дело] в отношении совершенства. Очень же великое – постоянно вмысливаться в божественное и бестелесное и в духовные силы, сокрытые и действующие во всем этом [мироздании]. А размышлять о телесных [вещах] во время молитвы плохо.

И если ты сомневаешься в этом, то, когда ты погружаешься в сон, брось в кадильницу своего сердца изысканные ароматы молитв, хвалений и духовного созерцания, и вмысливайся в них в полусне: пробуждаясь, ты почувствуешь сладость, которая воздымалась в душе твоей всю ночь. «Молитва моя – как каждение пред Тобою». И еще ты освободишься от плохих снов![110]

Придуманным словом «вмысливаться» я передал здесь арамейский глагол храг (hraḡ), означающий «размышлять, интенсивно обдумывать». У Исаака Сирина он означает сосредоточение, освобождающее от мыслей, практику, близкую к медитации (если понимать под ней сосредоточенность без мыслительного усилия). Исаак говорит об этой практике очень много. Шем'он д-Тайбуте и Иосиф Хаззайа тоже часто используют глагол храг

(hraḡ) в похожем значении[111].

Филипп: Текст Шем'она ассоциируется с осознанными сновидениями.

Максим: И правда, во сне достичь расслабленной сосредоточенности проще, реальность становится более податливой. Именно в этом состоянии Шем'он советует своему читателю узнать о том, что внутренний человек бесконечен. А Исаак Сирин пишет о том, что он пережил в состоянии тонкого сна[112]: