Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости

Я же знаю некоего человека, который, даже будучи спящим, объят был изумлением (tahrā) по Богу в некоем созерцании из-за обилия вечернего чтения, когда душа его была в оцепенении (tammīhā), в размышлении о том созерцании. Он будто бы чувствовал, что долгое время у него было [такое состояние], что он размышлял о движениях своего сна и наблюдал за изумлением от того видения. Была же глубокая ночь, и он резко пробудился от сна, когда слезы его источались, как вода, и стекали до его груди. А его уста были полны славословия, и сердце его размышляло о созерцании долгое время в ненасытной сладости. И от безмерного множества слез, которые проливались из его зрачков, и из-за оцепенения души своей, которым были скованы все члены его тела и сердце его, в котором билась некая сладость, он даже не мог исполнить по своему обычаю ночную службу, кроме, с трудом, некоего псалма ближе к утру. И настолько одолевало его множество слез и остальное [из описанного здесь], что истекал поток [из] глаз его помимо его воли[113].

Таким образом, сон был для мистиков и пространством для работы с сознанием, и способом перезагрузки, когда в состоянии обессиленности единственным поступком, на который способен человек, оставалась готовность осознанно уснуть. Может быть, и Иосиф Хаззайа, говоря о размышлении как деле, которым нужно занять себя в третью часть ночи (после молитвы и чтения), подразумевал как раз состояние тонкого сна?

Филипп: Если это так, то теперь я с чистой совестью пойду спать. Спокойной ночи, Максим!

Максим: Спокойной ночи.

Глава 6

Отношения,

или

Где грань между дружбой и влюбленностью?

Филипп: Я недавно разбирал ящики своего старого стола и нашел множество удивительных вещей. Среди прочего – самодельную школьную анкету. Шестой-седьмой классы, кажется. В таких анкетах задавали самые важные вопросы на свете. Например: «Кто тебе больше нравится: Женя Киселева или Манана Арабули?» Или: «Ты крутой или всмятку?» Один вопрос меня особенно вдохновил: «Мальчик и девочка: возможна ли дружба – или только эрос?»

Максим: Впечатляющий вопрос. И вы хотите адресовать его сирийским мистикам?

Филипп: Я понимаю, что сирийские мистики – это прежде всего монахи и мой вопрос может быть некорректен. Тем не менее мы неоднократно говорили, что наши герои жили не только в пустыне, среди верблюдов и скорпионов, но и среди людей. Так что все-таки решусь спросить: что они думали об отношениях?

Максим: Конечно, у людей, живших в сообществе, были размышления на этот счет. Я скажу более: за полтора века до начала подъема мистического движения в Церкви Востока, к которой принадлежали мистики, случился настоящий сексуальный скандал.

Филипп: Сексуальный скандал? В Церкви Востока?

Максим: Да, и в конечном счете это привело к серьезным реформам Церкви. Дело в том, что к концу V века стало известно множество случаев сожительства монахов с женщинами, монахов и монахинь друг с другом, тайных связей священников и даже епископов.

Филипп: Святые угодники. Наверняка, как это бывает, историю попытались замять?

Максим: А вот и нет! Поразительно, но Церковь Востока вышла из нее с честью и достоинством. Этой проблеме посвящен третий канон собора 486 года, и там есть такая формулировка: «Сделаем явными наши страсти, публично изобличим наш грех, не будем стыдиться явного врачевания, которое придет к тем из нас, кто болен в своем образе жизни»[114]. Они решили так: кто готов жить безбрачно, пусть живет безбрачно, как положено, а тот, кто понимает, что не готов, пусть открыто женится и не валяет дурака. Решение было радикальное, ведь сама идея о том, что священнослужитель может вступить в брак (то есть после того, как он уже получил священный сан), звучала скандально для традиционного канонического права, и западные сирийцы порицали этот собор.