Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости

Филипп: Максим, когда мы записывали подкаст, мы не раз получали критические отзывы от слушателей. Они упрекали нас в легковесности, с которой мы рассуждаем о сложных вещах, в нелепости сравнения ступеней просветления со степенями похмелья, в многословии или вообще в том, что мы говорим о какой-то мистической лабуде, поедании монахами земли и прочих глупостях.

Максим: Было дело. Вот и теперь, когда мы решили превратить наш подкаст в книгу, я уверен, мы непременно нарвемся на критику в духе «книга, безусловно, лучше фильма» (в нашем случае «живой разговор был круче книги»), или «зачем повторять одно и то же, или, наоборот, «к чему эти новые искусственные заходы, ведь мы прекрасно помним, что выпуски начинались не так». А читатели, которые подкаст не слушали, могут написать отзывы, похожие на те, что мы получали, когда делали подкаст.

Филипп: Могут. Но все же один критический отзыв я повторю здесь. Как-то раз поэт, писатель, очень дорогой и любимый мной человек Анатолий Найман[151] в разговоре сказал примерно следующее – цитирую по памяти, он формулировал гораздо точнее: «У Исаака Сирина мешок знания, понимания, опыта, а у вас с Максимом – горсточка. Рядом – огромное небо и пустыня. С этим масштабом несопоставим и мешок Исаака Сирина – что уж говорить о вашем разговоре».

Максим: Интересно, что Исаак Сирин использовал похожий образ. Он говорил о духовных учителях своего поколения, которые немного отпили из меха с вином, почувствовали вкус и действие этого вина и по этим глоткам составили себе представление обо всем содержимом меха[152]

. Мистики чувствовали дистанцию между их ограниченными словами и бесконечностью, которая им открылась, и она вызывала у них изумление и еще больший восторг. Когда мы с вами обсуждаем эти тексты, я думаю, мы – вслед за мистиками – можем сделать две вещи. Первая – осознать эту дистанцию и испытать изумление, и в изумлении уже будет некое начальное движение, которое ведет нас в сторону обретения опыта. И вторая вещь – попытаться как-то донести эту традицию, потому что она прервалась. Мы имеем дело с альтернативным христианством, которое для европейцев (в широком смысле: всех причастных к римской цивилизации) существовало по ту сторону границы между двумя сверхдержавами. Церкви, наследующие этой традиции, до сих пор существуют в режиме выживания. И если влияние византийского и римского христианства до сих пор чувствуется в европейской культуре, то для сирийского христианства такого наследника нет. Поэтому мы стараемся показать, чем эти тексты интересны. Пусть наши старания – горсточка опыта, но без такого общего и легкого изложения к этим авторам трудно подступиться. А если кому-то захочется продолжить изучение того, что мы так поверхностно излагаем, считайте, мы достигли цели.

Филипп: Здорово, так и правда становится легче, это хороший ответ. А как сирийские мистики отвечали на критику? Ведь мы уже много говорили о том, что государство и даже некоторые собратья по вере негативно оценивали их движение.

Максим: Да, мистики все время жили в окружении критики. Мы уже не раз говорили о том, какие печальные последствия она имела для Иосифа Хаззайи. Есть ощущение, что Иосиф Хаззайа чувствовал эту надвигающуюся грозу. В его произведениях все время встречаются полемические нотки. Хотя непонятно, кому конкретно адресована эта полемика, но видно, что он отвечает на критику и защищается. Причем Иосиф Хаззайа был настоятелем двух монастырей, он имел титул раббана

, учителя для монахов. Так что эта критика касалась не его лично, а его статуса как учителя: она подрывала авторитет в глазах тех учеников, которые вверили ему свои жизни.

Филипп: То есть речь идет о том, как от критики пострадает репутация?

Максим: Да, и об этом мы поговорим подробнее в следующей главе. Вообще у мистиков есть одно ругательство в адрес своих критиков – его употребляет Иосиф Хаззайа, и Исаак Сирин, и Несторий Нухадрский. Это слово хаккиме

(ḥakkīmę) – «мудрецы». Имеется в виду, что все эти критики были лишь академическими богословами и пытались проникнуть при помощи своих познаний и теорий в то, что постигается только опытным путем.

Филипп: Книжники! Привет апостолу Павлу, говорящему о мудрецах века сего и о тех, кто стремится быть мудрым[153].

Максим: Да. Но бывали критики и гораздо менее безобидные, чем «мудрецы». Например, мистиков регулярно обвиняли в ересях, довольно грубо подгоняя их изречения к каким-то еретическим шаблонам, а в конце VIII века Феодор бар Кони[154] и вовсе написал, что их смутил Сатана – он явился им в виде света, который мистики приняли в себя.