Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости

Я расскажу историю, которую получила из первых рук, от того, с кем она случилась. Это был диссидент, которого в 1970-е годы посадили и много месяцев ежедневно допрашивали. От него требовали подписать какие-то показания и выступить с публичным покаянием, как тогда было принято. «К какому-то моменту, – рассказывает он, – мне стало все равно. Я проснулся с чувством, что сегодня подпишу все, что требуется. Не от страха, а потому что все равно. Ничего ничего не значит. И тут вдруг у меня в уме возникло стихотворение Мандельштама, с начала до конца: "Флейты греческой тэта и йота". И я пережил, наверное, то, что, как мне рассказывали церковные люди, они переживают после причастия, я тогда же так подумал: наверное, это то самое. Целый мир, весь, и свою причастность к нему. И после этого я уже твердо знал, что ничего не подпишу. Это уже невозможно. И они это понял, и с этого дня больше ничего от меня не добивались, отправили куда нужно»[181].

Максим: Именно так! И это не первый случай, когда я удивляюсь схождениям в опыте сирийских созерцателей и Ольги Александровны.

Филипп: А знаете, Максим, я сейчас вспомнил: кроме экзистенциального Угомона у меня был еще один страх, уж не знаю, ипостасный он или идольский, но я его победил.

Максим: С помощью молитвы?

Филипп: Нет, чуть более изощренным способом. В детстве мне попалась в руки книга Шарля Перро о Синей Бороде с иллюстрациями Гюстава Доре.

Максим: Довольно жуткая сказка.

Филипп: Вот-вот. Она меня дико пугала, я не спал ночами и мечтал от нее избавиться. Однажды я не выдержал и подсунул ее в манеж младшему брату, который тогда был знаменит своей мелкой моторикой. Проще говоря, он обожал рвать бумагу. В момент книга превратилась в крошево. А я избавился от страха.

Максим: Филипп, удивительная история. Вы просто с евагрианской мудростью нашли способ преодолеть свой страх.

Филипп: Родители назвали мой поступок совсем иначе, но спасибо. А при чем тут Евагрий?

Максим: Он любил говорить, как преодолевать одно чувство через другое. Например, из тщеславия человек удерживается от того, чтобы сорваться в гневе на другого; а тот факт, что человек едва не сорвался, заставляет трезво смотреть на себя и сбавляет тщеславие. Кант, может, и не одобрил бы использование человека как средства, но, если смотреть абстрактно, Евагрий нашел бы этот поступок мудрым.

Филипп: Здорово. Евагрий на моей стороне. С демонами вроде разобрались. А были у мистиков какие-то более прозаичные, понятные нам страхи?

Максим: Да. Например, мистики описывают страх остаться без медицинской помощи – страх, очень понятный нам в свете событий эпидемии коронавируса.

Филипп: Когда люди скупали медицинское оборудование?

Максим: Да. Несторий Нухадрский в послании «О начале движения божественной благодати»[182]

рассказывает о человеке, который, живя в уединении, сначала подрывает свое здоровье неумеренными трудами[183], а потом из страха остаться без кровопусканий и прижиганий возвращается в монастырь. Я не решусь судить, каким образом прижигание и кровопускание могли помочь истощенному монаху, но вообще уровень медицинской культуры у сирийцев был очень высок.

Филипп: Возможно, не хуже, чем в иной районной поликлинике.

Максим: Во всяком случае, из сирийцев, равно как из евреев, происходила значительная часть придворных врачей халифов. Так вот, Несторий считает, что этот человек столкнулся с искушением и поступил неверно. Вероятно, такая жесткость позиции объясняется тем, что речь идет не о новоначальном монахе, а о человеке, который уже ушел в пустыню, достиг некоего уровня и дал себе обещание стоять до конца. Так что назвать этот совет универсальным никак нельзя, и его точно не стоит использовать в домашних условиях.

Филипп: Согласен, не будем.

Максим: У Исаака Сирина есть размышление[184] о том, что полностью предать себя в руки Божии может только тот человек, который достиг высокого состояния ясности и чувства присутствия Бога рядом с собой. А если человек к этому состоянию еще не пришел и при этом говорит: «Господи, предаю себя в руки Твои», то он потерпит крушение.