Мяу! Знакомый кот валяется во дворе,Пасть разевает, солнцу подставляя живот,А я на почту шагаю в апреле как в декабре,Холод, черный холод во мне.И вот я молюсь на ходу: «Шива всемогущий,Иисус Господь, ну нет больше сил терпеть эти состояния!Забери меня отсюда или что сделать хоть,Реальность гранена и режусь об эти грани я!»Друг вчера так сказал: «Никто из нас не торт»,Отчего бежишь в то и утыкаешься рогом.Психотерапевт советует регулярный спорт,А я, как дурак, иду и базарю с Богом.До почты два километра,Шагаю, не колет бок,Под мышкой папка со всей дерьмодокументацией.Вдруг на углу аптеки – БАЦ – мне является БогИ заявляет, сияя радужно:«Саша, надо радоваться!Радуйся, что тебя не – ногами двенадцать жлобов.Радуйся, что не горишь в радиоизлучении.Радуйся, что ты не раб среди бесправных рабов.Радуйся, что не орешь под пытками в заключении.Радуйся, что не пухнешь от голода в чужих краях.Радуйся, что изнутри не жрут тебя паразиты.Радуйся, что не дрожишь от ужаса в кровавых соплях.Радуйся, что не пляшешь, сдурев, в грязи ты.Радуйся, что у тебя вообще есть хороший друг.Радуйся, что ты не палач и не халтуришь на плахе.Радуйся, что с тобой беседует добрый дух.Радуйся, что ты сейчас идешь на почту, а не куда-то на хер.Радуйся, постигая радость и волшебную простоту.Радуйся, Саша, ты, -, достал уже всю канцелярию нашу.Радуйся, ну, я не знаю!Радуйся вот этому лежащему на солнце коту.Мяу!Радуйся, сука, или по асфальту тебя размажу!Вспыхнул алмазный свет,У меня от ужаса поседел левый ус.Бац! Бог исчез. Ну, мне стало как-то не так паршиво.Только забыл уточнить: это был ИисусИли все-таки сам всемогущий Шива?Сходил, короче, на почту, радуюсь кое-как,Домой возвратился радуясь. Все ж хорошо быть поэтом!Случай невиданный сей, радуясь, изложил в нехитрых стихахИ, радуясь, прощаюсь с читателем на этом.Александр Дельфинов. РадуйсяФилипп: Мы уже не раз обсуждали, что наши герои жили, мягко говоря, в очень сложных условиях: арабские завоеватели, политические репрессии, распри внутри Церкви Востока, пустыни, скалы, акриды – опасности на каждом шагу. А еще ожидание конца света и даже ощущение, что он уже наступил. При этом они в своих сочинениях гораздо чаще говорят о радости и свете, чем о мраке и скорби. И мне бы ужасно хотелось понять, чему они радовались в этих угрюмых и сложных условиях? Много ли они улыбались? И как у них обстояло дело с чувством юмора?
Максим: За улыбки ответить не могу, но по поводу шуток мы уже говорили, что Исаак Сирин иронично называл мудрецами или умниками людей, обвиняющих монахов в безделье. Еще он говорил про своих противников, что они более совершенные, чем он, и могут себе позволить то, что Сирин не может. Может быть, конечно, он искренне так считал, но я думаю, что в этом есть доля сарказма.
Филипп: Я помню, что жизнь Исаака Сирина была совсем непростой. Как ему удавалось сохранять такой бодрый настрой?