Сирийские мистики о любви, страхе, гневе и радости

Филипп: В моем романе «Радио Мартын» тоже есть это море победы над отчаянием. Оно там во многом благодаря нашим разговорам, надеюсь, вы увидите. Но мне хотелось бы вернуться к первой строке стихотворения – «страшно умирать не хочется». Когда я ее слышу, то вспоминаю сцену в Гефсиманском саду, когда Иисус просит Отца, чтобы его миновала чаша сия. В предыдущих главах мы много говорили о том, что сирийские мистики решили буквально следовать словам Иисуса. А сейчас вы показали, как много внимания они уделяли недуманию о смерти или преодолению страха смерти. Задам провокационный вопрос: неужели мистики превзошли своего учителя? И почему, если Евангелие говорит о том, что не надо бояться, если сам Христос говорит «не бойся, только веруй», почему же боится он сам?[193]

Максим: Эта сцена имеет исключительное значение для Церкви Востока, к которой принадлежали наши герои. Христианские сообщества яростно спорили о том, как во Христе соотносятся человеческое и божественное. И Церковь Востока была наиболее последовательна в отстаивании полноценной человеческой природы Христа – что ему тоже присущи слабости и страхи, в том числе страх смерти. Это важно, потому что работает и в обратную сторону: если Христос такой же человек, как и мы, то и у нас есть шанс подняться на божественную высоту. Ведь Христос в итоге преодолевает свой страх, говорит «да будет воля Твоя»

 – и идет до конца. И в этом своем принятии предназначенного ему пути, в послушании он как раз свое человеческое самосознание свел к бесконечно малой точке. А предельная униженность человеческой природы – это как раз то состояние, которое позволяет Богу проявиться в человеке в наибольшей степени.

Филипп: То есть и в этом случае речь идет о растворении в бесконечности («чтобы надо мной бежали волны те»), и о смирении («стать жуком-древоточцем»), которое рождается из осознания своей человеческой природы. А природа эта заключается также и в том, что «страшно умирать не хочется».

Максим: Как-то так. Выходит, я не свихнулся, Озерский – тоже немного мистик.

Филипп: Это очень хорошо. Максим, в завершение я бы хотел кое-что добавить. В этом разговоре в одном манеже и так уже оказались Майкл Джордан и Иосиф Хаззайа, пилоты «Формулы-1» и Иисус Христос, Михаил Озерский и Исаак Сирин. Я хотел бы добавить в эту компанию еще одного человека – свою бабушку Зою Крахмальникову. Она написала книгу, посвященную ее тюремному опыту, которая называется «Слушай, тюрьма!»[194]. Бабушку посадили в 1982 году за создание просветительского альманаха «Надежда», она была его создателем, редактором, автором. В нем публиковались тексты христианских проповедников, статьи о православии, свидетельства новомучеников. В своей книге о тюрьме она (вспоминая и нашего с вами любимого Исаака Сирина!), в частности, пишет о страхе за себя и свою семью и о том, как она от него избавляется, читая Евангелие и пытаясь воспринять этот страх как возможность для перерождения, для прыжка в безопасность той самой ограды собственной души.

Максим: Звучит совершенно потрясающе. Было бы здорово привести здесь отрывок.

Отрывок из книги Зои Крахмальниковой «Слушай, тюрьма!»

Преблагословенный покой.

Для того чтобы жить, надо умереть.

Если зерно, пав в землю, не умрет, оно не воскреснет и не даст никакого плода (Ин. 12:24). Авраам получил Исаака, потому что занес над ним нож. Тот, кто поклоняется истукану, сгорает в печи Вавилонской, разжигаемой жрецами истукана. Лежа спиной к своей сокамернице, спиной к «глазку», я запрещаю себе думать о моем нежно любимом внуке Филиппе, потому что я замечаю, что огонь в печи становится жарче, как только я вспоминаю о тех, кого люблю. «Для того, кто омертвел сердцем для своих близких, мертв стал дьявол» (преп. Исаак Сириянин).

Значит, я должна разлюбить все? Еще один виток в безумие.

Бог есть любовь, любовь завещана мне как единственное и как неоспоримое условие спасения моей души, и я должна перестать любить? Кто… не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей… а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником, – сказал Христос (Лк. 14:26). Я никогда не могла объяснить, что значат эти слова. Их объяснить невозможно, их надо прожить. Христианству невозможно научить, это иное устроение ума и сердца. Это – иная жизнь. Тайны открываются только смиренным. И если мы не смиряемся, то Господь смиряет нас.

Глава 11

Радость,

или

Что важнее всего?