Сказки со дна озера

– Ты иди, резвись! А с меня какой теперь прыгун?

– А такой, – смеётся Улита, – что если прыгнем вместе, вмиг помолодеете и сделаетесь писаным красавцем.

Была не была – согласился старик.

Вот пришли на поляну. Небо ясное, звёздное. Столбы костров гудят, брызжут искрами, трещат сухим деревом. Молодые уж хороводы водят, русые их головы, цветами увенчанные, так и мелькают среди пламени. Вот стали они прыгать, кто поодиночке, кто парами. Визг, смех, песни! Взлетают волосы к самой луне, поджимаются белые ноги – и пропадает девица в дыму костра, будто не было. С той стороны её уже ловят юноши, да кто поласковей будет, с тем, глядишь, и пойдёт цветок папоротника искать.

– Готовы? – Улита сжимает стариковскую руку, слабую, дрожащую.

Медлит дед Савел. Вдруг – что такое? Выбежал из леса на поляну промеж костров кто-то чужой да незваный. Сам стройный да рыжий, будто огнём поцелованный, вместо лица волчья маска. Влетел в хоровод, закружился – и ну хватать девок, ну подбрасывать! Снова визг, хохот!.. Одна Улита дрожит всем телом.

– Что с тобой, Улитушка? – забеспокоился Савел.

– Нашёл, – шепчет, – нашёл он меня до срока, дядя.

– Нашё-ё-ёл! – воет рыжий диким зверем. – Ну что, ну что, сердечко моё трепетное, думала укрыться среди овец? Ан рожки-то выдают!

Настиг Улиту и давай скакать вокруг: то щипнёт, то кольнёт, то за нос укусит. Дикая пляска! У деда Савела разум помутился, в глазах потемнело, голова пошла кругом. Чёрные мухи зарябили перед лицом, скрывая и костры, и Улиту, только волчья маска всё подпрыгивает, и ерепенится, и взвизгивает, и хохочет.

– Прочь, – хрипит Савел. – Сгинь, нечисть, пропади!

– А ты не лезь, старик, тебя не касается, – рыкнул паяц и толкнул Савела.

Крепко держал Савел Улиту, да чужак оказался сильнее. Полетел старик кувырком, еле с огнём разминулся. Охая, поднялся: гудит перед ним живое пламя, столб бьёт выше прочих, а рыжий тянет Улиту прямо в огонь. Плюнул Савел – всё одно пропадать! – разбежался да и прыгнул следом. Жадно лизнуло ноги, глаза выело дымом, мир закружился и пропал.

Очнулся Савел – поляна пуста. Только костры горят, да трещит дерево, да где-то вдали слышится шакалий хохот. На него-то и побежал Савел. Вот бежит и чует: легко ему, будто мешок камней скинул, ноги крепкие, сердце сильное. Смотрит, а в руке у него не то травы пучок, не то зелёный локон. Да это же Улитины волосы!

– Всё-таки прыгнул вместе с тобой, Улитушка.

Намотал волос на палец и припустил через поле да через лес. Там и тут чудится ему хохот, маска будто из каждого куста выглядывает. Рыжая чудь водит Савела за нос, морочит.

– Куда Улиту дел? Отдавай! – требует Савел.

В ответ ему – лай да визг, из темноты несётся на него горящая рыжим огнём морда:

– Не по плечу старику озёрная девка! Моя она, таков уговор!

Отпрянул Савел – маска мимо пролетела, да только поворотила и пошла на второй круг. Зубами клацает:

– Девять лет искал, девять лет сторожил и ещё столько же владеть буду!

Чувствует Савел, Улитин волос крепко обвил палец, впился в кожу, будто просит: не отпускай. Присмотрелся он к рыжей маске – а в зубах у ней шнурок. На том шнурке висит раковина-завиток. Улита, значит. Бросился Савел прямо в рыжую пасть, крепко схватил подвес, тут волчьи зубы и клацнули, прожгли пальцы до кости.

– Отступись, старик, – ворчит нечисть. – Моя добыча.

Крепко держит Савел Улиту, не отдаёт. А жар от пальцев уже до плеча поднялся, всю руку изнутри прохватил рыжим огнём. Тут небо посветлело, крикнул далёкий петух – взвыл рыжий волк и пропал, как не было. Тут упал без сил Савел, и капнула кровь с руки в сухую траву. Ожила трава, позеленела, распустилась цветами – и явился чудной олень о семи рогах. Опустил он к Савелу тяжёлую голову, коснулся раны мягкими губами, вытянул из пальцев шнурок. Тут же обернулась ракушка Улитой. Обняла она оленя за шею, будто отца родного, и бок о бок пошли они в лес.

– Вставай и ты, – позвала Улита. Поднялся Савел, побрёл по её следам. Рука больше не болела, а юная сила бурлила в сердце, как в былые времена.

У кромки леса поджидала его девица. Узнал её Савел, обрадовался родной душе. Рука об руку прожили они целую жизнь и состарились. Рука об руку ушли, молодые и вольные, по весеннему полю.

Наутро деревенские отыскали старика Савела среди потухших костров. Ладонь у него была обожжена до кости и за ночь насквозь проросла травой. Пёс Арапка выл по хозяину ещё девять дней и девять ночей, а потом убежал в лес – только его и видели.

Чир и Шушанка

Если повернуть от столицы ровно на восток и пройти таким путём три полных месяца, окажешься в краю кедров. Давным-давно там цвело болото, да такое огромное – дальнего края не видно. Триста лет оно росло и тучнело, всякую живность привечало.

На том болоте исстари жили мавки с водяными. Весело жили, сами себя, как могли, развлекали. То выпью кричат, то прыгают по кочкам наперегонки с лягушками, а то человека в болото тянут. Тиной их не корми – дай кого-нибудь оморочить.