Скрытые картинки

– Вы до конца своих дней будете мучиться угрызениями совести, – говорю я ей. Мне так страшно, что изо рта у меня брызжет слюна. – Вы будете себя ненавидеть. Вы не сможете с этим жить.

Не знаю, с чего я взяла, что смогу заставить ее передумать. Мои слова, похоже, только еще больше ее злят. Болезненный укол – и игла, пронзив кожу, входит в вену.

– Ищи в ситуации плюсы, – говорит она мне. – Может быть, ты снова увидишь свою сестру.

Она нажимает на поршень, вкалывая мне две тысячи микрограммов героина с фентанилом – дозу, способную свалить с ног лошадь. Все мое тело конвульсивно содрогается, и я чувствую, как по коже начинает разливаться знакомый холодок, как будто кто-то приложил к месту укола кубик льда. Последнее, что я вижу, это как Каролина выключает свет и поспешно скрывается за дверью. Она не хочет даже задержаться, чтобы посмотреть, как я буду умирать. Я закрываю глаза и молю Бога – прости меня, пожалуйста, пожалуйста, прости. Мне кажется, что я опрокидываюсь и лечу куда-то вместе со стулом, что стул и мое тело провалились сквозь пол и парят в невесомости, застыв в пространстве. Введенный в вену героин действует мгновенно, и я не понимаю, почему я все еще в сознании. Почему я все еще дышу? Но потом я открываю глаза и вижу ждущую меня среди теней Маргит – и понимаю, что я уже мертва.

28

Она плывет в какой-то дымке – женщина с длинными черными волосами, разделенными на прямой пробор. К белому платью пристали кусочки листьев и земля. Лицо неразличимо во мраке, но голова склонена набок, как будто она не может удержать ее прямо. Но мне больше не страшно. Если я что-то и испытываю, то это облегчение.

Я пытаюсь встать и подойти к ней, но по-прежнему сижу на стуле. Мои руки по-прежнему связаны за спиной.

И тут на меня обрушивается ужасающая мысль:

«Неужели это моя загробная жизнь?

Неужели это наказание за то время, что я провела на земле? Вечное заточение в пустом коттедже – одна, привязанная к твердому деревянному стулу?»

– Я не знаю, что я должна сделать, – шепчу я. – Пожалуйста, помоги мне.

Маргит приближается ко мне по воздуху, не перебирая ногами. Я чувствую исходящий от нее запах, зловонную смесь серы и аммиака, но он больше меня не тревожит. Я так благодарна ей за ее присутствие, что запах кажется почти успокаивающим. Когда Маргит проплывает мимо окна, лунный свет озаряет ее лицо и тело. И я вижу, что за всеми этими царапинами, багровыми синяками и сломанной шеей, за всеми затяжками и прорехами на платье она поразительно красива.

– Ты должна помочь мне, Маргит. Ты единственная, кто может мне помочь. Пожалуйста.

Маргит силится поднять голову – как будто пытается лучше меня расслышать, – но она снова повисает, словно цветок на сломанном стебле. Она кладет руку мне на плечо, но я не чувствую ни прикосновения, ни внешнего давления. Вместо этого меня накрывает ошеломляющее чувство горя и вины. В моем сознании возникает место, в котором я никогда не бывала, – луг на берегу озера, холст на мольберте, маленькая девочка на покрывале. Я понимаю, что это место знакомо мне по рисункам – тем самым рисункам, которые Маргит оставила у меня на крыльце, и той стопке картинок, нарисованных Тедди, которые Каролина хранит в кабинете. Я извлекаю оба рисунка из памяти – одну и ту же сцену, изображенную двумя разными художниками.

Я смотрю на молодую женщину и ребенка и чувствую горе Маргит так остро, как если бы оно было моим собственным: мне следовало быть внимательнее, я не должна была отвлекаться. Если бы я была осторожнее, все было бы в порядке. А может, это и в самом деле мое горе, потому что я слышу голос Маргит, которая говорит мне: ты не виновата, примирись с прошлым, прости себя. Я не понимаю: это я утешаю ее или она утешает меня, я не могу различить, где кончается моя вина и начинается ее. Возможно, это горе такого масштаба, которое не утихает никогда, даже после того, как мы умрем.

Тут открывается дверь, и Тед зажигает свет.

Он видит слезы, струящиеся по моим щекам, и меняется в лице.

– О господи, – выдыхает он. – Прости, Мэллори. Сейчас, подожди немного.

Я оглядываюсь по сторонам в поисках Маргит, но она исчезла.

Я по-прежнему у себя в коттедже.

Это никакая не призрачная загробная жизнь, я по-прежнему нахожусь в Спрингбруке, штат Нью-Джерси, привязанная к деревянному стулу, который стоит на полу, а часы на микроволновке показывают 23:52.

Я все еще ощущаю ледяные мурашки, разбегающиеся по коже на сгибе локтя, в том месте, куда Каролина сделала укол, но я вполне жива и ни капельки не под кайфом.

– Она вколола мне наркотик. Ваша жена…

– Это детская присыпка, – говорит Тед. – Я подменил героин детской присыпкой. Тебе ничто не угрожает. – Он заходит ко мне за спину и принимается теребить полосы ткани, которыми мои запястья примотаны к стулу. – Господи, вот она узлов-то навязала. Мне нужен нож.

Он идет на кухню и принимается рыться в ящике для столовых приборов.

– Что вы делаете?