Сквозь дебри и пустоши

– Нет, милая, нет. Я не могу. Но ты – можешь. А я лишь могу научить тебя этому. И помочь травками, – она кивнула на флягу.

– И долго этому… учиться?

– Ну, как сказать, – старушка задумчиво вздохнула. – Зависит от того, как скоро ты сможешь подружиться со своей сутью.

– С этим монстром, в которого я обращаюсь?

– Это не монстр.

– Он жрёт людей!

– Тише, тише, – Нила легонько похлопала Тари по руке, успокаивая. – Глотни-ка отварчику. Здесь, в общине, никто никого не жрёт. Здесь каждый обрёл внутреннюю гармонию, приручил своего внутреннего зверя – свою суть. И ты сможешь. Если захочешь, конечно.

– Хотите сказать, что этот монстр – моя суть? – вспыхнула Тари. – Я всю жизнь убеждаю себя, что я не то, во что обращаюсь, я лучше, а вы говорите…

– У каждого есть тёмная сторона, деточка, – перебила её старшая мать. – И у тебя, и у меня. Пока ты не сумеешь посмотреть ей в глаза, пока не найдёшь с ней общий язык, она будет твоим врагом, неуправляемым и непредсказуемым. Но я не считаю обращённую грапи тёмной стороной. Скорее, наоборот – это шаг вперёд. Просто нужно научиться работать со своей второй сущностью. Если захочешь, у тебя получится. Как получилось у других братьев и сестёр общины.

– И что нужно для того, чтобы научиться управлять этим?

– Остаться с нами, – просто ответила Нила. – Кай, Бор и Агнесья позаботятся об Эльсе и из Благограда свяжутся с её отцом.

– Что? – встрепенулась Тари. – Нет, я не оставлю Эли!

– Она будет в безопасности. А потом вернётся домой. Но если ты не хочешь стать частью нашей семьи, Тамари, – старшая мать сделала многозначительную паузу, – то мы, увы, ничем не сможем помочь.

Тари кивнула:

– Я понимаю. Но я же смогу вернуться сюда потом, когда Эльса будет дома?

– Нет, милая, дважды в одну воду не войти. Если и вернёшься, будешь уже другой. Или здесь будет что-то иначе, – не так, как сейчас. Если такая возможность выпала тебе именно сегодня, не стоит её упускать.

– Но я не могу просто так взять и всё бросить.

– А что тебе бросать, деточка? Камни, которые тянут тебя на дно? Неужели их так жалко?

– Но Эли…

– Эли скоро сделают операцию. Она станет обычным человеком, «чистой», и как думаешь, – удержит ли тогда её отца что-то в резервации? Ты говорила, он не грапи. Захочет ли он растить дочь среди…

– Таких, как я? – дрогнувшим голосом прошептала Тари.

Оливковые глаза Нилы смотрели на неё с состраданием и нежностью.

– Иногда лучше не идти до конца, а свернуть туда, где светлее, милая, – старшая мать гладила её по плечу невесомой, как сухой листок, ладошкой, словно утешала маленькую девочку, – как бы ни было больно расстаться сейчас, через полгода будет ещё больнее. Сейчас тебе хотя бы есть куда свернуть. Или ты хотела бы остаться в Виленске? Может быть, у тебя там друзья?

Тари горько вздохнула, вспомнив погибшую Аркадию и светлоголового Мрецлава, в объятиях которого пыталась забыть Соломира, да вышло только хуже.

– Подумай, девочка. Ночь длинная, я не тороплю. И приходи ко мне, как решишь.

«Ты думаешь, мне легко? Одна ты тут страдаешь, а остальным – легко?» – шёпотом кричит Сол, стоя в коридоре. Одной рукой он придерживает полотенце на своих бёдрах, другой – дверь в комнату, чтобы та не открылась и его любовница, стыдливо кутающаяся в одеяло, не услышала лишнего.

«И правда, как я не подумала, – язвит в ответ Тамари, – это же такой труд – протащить к себе в спальню какую-то девку!»

«Когда ты успела стать моим тюремщиком, Тари? Ты даже не представляешь, как достала меня! – Солмир взбешён, но делает глубокий вдох, стараясь успокоиться. – Четыре года прошло, четыре! Достаточно для траура, не находишь? Теперь я собираюсь заняться своей личной жизнью».

«Для тебя, значит, „верность памяти“ имеет срок годности?»

«Не передёргивай! Для меня предать память Асинэ – это переспать с её сестрой, чего я никогда не сделаю. Но это не значит, что у меня не будет других женщин, Тари! Я всегда буду любить свою первую жену, но я не могу закопать себя вместе с ней! Да и она не одобрила бы этого…»