Сквозь седые хребты

Вся наша железная дорога во многих местах идет сквозь мари, такие огромные болотистые с кочками равнины. Они чередуются с каменными россыпями, что остались, вероятно, еще со времен великого ледника. Все это недоступно для передвижения. В период таянья снегов и в многодневные дожди с половины июня до конца августа, когда русла рек переполняются стремительно несущейся водой, а почва перенасыщена влагой, вся местность становится и вовсе недоступной. На наше строительство с пристаней на реках Шилка и Амур поступают вольнонаемные рабочие из западных губерний России. Таким же путем доставляются и необходимые строительные материалы. Правда, людям в последний год стало труднее. Растут цены на продовольствие. Рабочий день длится почти по десять часов. Это зимой. А летом и по двенадцать. Многое надо успеть за строго отведенные сроки строительства. Неважно здесь с медицинской помощью. Приходится следовать советам местных знахарей, предлагающим лечебные травы и снадобья. По-прежнему, строители живут и в землянках, и шалашах по теплу, и в зимовьях. Зимовье – это небольших размеров срубленная из бревен избушка. Следуя твоей просьбе, Ирина, писать о здешней жизни подробнее, вдаюсь в такие вот детали нашего здесь бытия.

Тревожит меня и моих товарищей-сослуживцев ухудшение состояния, скажем так, исполнительской дисциплины. Вероятно, сказывается присутствие элемента смутных настроений, имеющих место, судя по газетам, и в центральной части России. Полагаю, что за всей серьезностью этого не имею права вдаваться в подробности, дабы не навлечь возможных осложнений. Прежде всего, на адресата. Хочу лишь поддержать мнение литератора Антона Павловича Чехова, что здесь, действительно, «не боятся говорить громко. Последний ссыльный здесь дышит легче, чем самый первый генерал в России». Надеюсь, что слова великого мастера изящной словесности не могут быть восприняты за крамолу…

…Кажется, о жизни моей теперешней поведал я в письмах целый роман. Эпистолярный жанр раньше всерьез как-то не воспринимал, но это время заставило пересмотреть сей взгляд… Как домашние? Как брат Павлик? Верно, кадетский корпус пошел ему на пользу. И в какое военное училище он намерен поступать после окончания корпуса?

Со сроками предполагаемой поездки в родные места все так же неопределенно. А тут еще некстати события последних месяцев. Волнения на железных дорогах…

Обо мне, прошу, не стоит понапрасну беспокоиться. Все определенно хорошо. Иначе и быть не должно. Очень надеюсь, до нашей долгожданной встречи остается не так и много времени…»

Алексей перечитал и запечатал написанное в Петербург письмо. Аккуратно наклеил на конверт гербовую почтовую марку. На душе было легко и немного грустно.

Он долго смотрел в оконце на белые дальние сопки. Где-то за ними кочевали с места на место таптагирыканы, меняя одно стойбище на другое, словно топчась по немереному кругу дикой тайги…

6

К весне многие рабочие на участке инженера Покровского стали испытывать нудную и тугую боль в деснах, которые распухали и начинали кровоточить. Люди отхаркивались на снег красной слюной. У иных качались зубы. Чувствуя упадок сил, строители с большим трудом выдерживали рабочий день. Постоянно тянуло лечь и лежать, не двигаясь. Плохо слушались отекшие ноги. Обуваться по утрам приходилось с кряхтеньем и стоном сквозь больные зубы, которые и стиснуть-то по привычке было нельзя. Все чаще стало звучать забытое слово цинга. Догадки Северянина, предполагающего о начале массового заболевания, подтвердил фельдшер, которого по указанию Покровского привезли из станционного военного лазарета, расположенного в Могоче.

– Это цинга, друг мой. Самая натуральная, – пояснил Алексею Петровичу старичок с тщедушной остренькой бородкой. – Болезнь медленная. Как бы давящая. Прежде всего, она поражает больного в плане психологическом. Развивается безволие. Больным овладевает глубокое ощущение беспомощности. Теряется аппетит.

– Какой же выход? – вопросительно смотрел на доктора Покровский, помогая тому надеть длинную, до пят, шубу с высоко поднятым воротником. Старичок близоруко прищурился. Развел руками, пожимая в воздухе сухонькими пальцами: – Надобны витамины… Касаемо нашего таежного положения, ситуация довольно сложная. Да-с… Необходим лук, а лучше всего чеснок.

– Да где их взять?

– Понимаю. С этим труднос… Но выход имеется. Можно применять сосновую или лиственничную хвою. Ее желательно заготавливать с осени, а зимой заваривать в кипятке и пить настой. За вкус не отвечаю, но смею вам, друг мой, доложить, снадобье весьма пользительное и определенно эффективное. Давно испытано на практике. Замечу, что цингу знавал еще Гиппократ. Во время продолжительных военных походов, либо морских, либо сухопутных эта болезнь была обычным явлением. Больше трехсот лет ее описывали в своих дневниках путешественники. В Норвегии и других северных странах люди, заболевшие цингой, отправлялись в леса, чтобы пользоваться там ягодами и травами, и не возвращались, пока болезнь не уменьшалась или не покидала вовсе.